Вопрос первоочередности

- Как я понял, вы историк, сударь, - сказал я, пытаясь снова завязать учтивую беседу.

- Да.

- Такое, наверное, интересное поприще. Вы подвизаетесь в университете?

- Нет.

Новое долгое молчание, которое затем прервал Лоуэр, отодвинув стул и встав из-за стола.

- Мне нужно подготовиться, - сказал он, словно не замечая моей безмолвной панической мольбы не оставлять меня наедине с мистером Вудом. Если вы присоединитесь ко мне у мистера Шталя на улице Терл через полчаса...

И с легкой усмешкой, указывавшей, что он прекрасно знает, какую шутку сыграл со мной, Лоуэр ушел, покинув меня в обществе мистера Вуда. Он, заметил я, не заказал никакой еды, а начал собирать чужие подносы, выскребывать с них остатки жира и хрящики, высасывая кости омерзительно громко. Он, решил я, должен быть удручающе беден.

- Думаю, они нарассказали вам про меня всякие мерзкие историйки, сказал он и жестом помешал мне возразить. - Не трудитесь, - продолжал он, я ведь знаю, как они меня аттестуют.

- Но вас это словно бы не слишком-то заботит, - сказал я осторожно.

- Напротив. Ведь каждый человек хочет быть высоко ценимым, не так ли?

- Ну, о других я слышал много худшее.

Вуд крякнул и занялся подносом Лоуэра; так как способ приготовления свиной головы совсем отбил у меня аппетит, я пододвинул к нему мой поднос, все еще полный еды.

- Вы очень добры, - сказал он. - Очень.

- Вы можете считать Лоуэра лжедругом, - начал я, - но должен сказать, что он очень высоко отзывался о ваших талантах в сфере истории. И я не могу устоять перед соблазном осведомиться, в чем суть ваших занятий.

Он снова крякнул, и я испугался, как бы утоление голода не сделало его слишком разговорчивым.

- Вы ведь врач-венецианец, про которого я слышал? - спросил он вместо ответа.

- Венецианец, но не совсем врач, - сказал я.

- Папист?

- Да, - сказал я осторожно, но он не разразился оскорбительной диатрибой.

- Так вы считаете, что еретики должны гореть?

- Прошу прощения? - сказал я, дивясь неотесанности его манеры вести разговор.

- Если соблазн заставит кого-то покинуть лоно истинной церкви - вашей ли или какой-нибудь другой, - вы считаете, что он должен гореть?

- Не обязательно, - ответил я, спешно подыскивая аргументы. Казалось, разумнее поддерживать беседу на общие темы и не допускать копания в моих делах. Не терплю сплетен и слухов. - Возможно, он заслуживает потерю жизни, если вы примете доводы Фомы Аквинского, который спрашивал, почему подлежат казни те, кто подделывает монеты, но не те, кто подделывает веру. Впрочем, теперь, я думаю, это встречается очень редко, чего бы вы, протестанты, ни наслышались.

- Я имел в виду: гореть в аду.

- А!

- Если меня крестит священник-еретик, отпускаются ли мне грехи Адама? произнес он задумчиво. - Если меня обвенчает такой, будут ли мои дети законнорожденными? Киприан сказал, если не ошибаюсь, что сила таинства проистекает ex opere operantis, и, значит, крещение, совершенное еретиком, не является крещением.

- Однако папа Стефан возразил и указал, что она существует ех opere operate* [Из действенности действия (лат.).], из силы действия, а не положения действующего, - возразил я. - И таким образом, вам не угрожает никакая опасность, если с обеих сторон намерение было добрым.

Он шмыгнул носом и утер рот.

- Но почему вы спросили?

- Вы же верите в смертный грех, вы, паписты, - рассеянно продолжал он. - Мрачная доктрина, по-моему.

- Менее, чем ваше предопределение. Я верую, что Бог может простить все и даже смертный грех, если такова будет его воля. Вы же говорите, что человек спасает или губит свою бессмертную душу, даже еще не родившись, и Бог не может этого изменить. Что за жалкий Бог!

В ответ он снова крякнул и словно был не склонен продолжать, что показалось мне странным: ведь диспут этот затеял он сам.

- Быть может, вы хотите стать католиком? - спросил я, подумав, что он мог коснуться этой темы не просто из-за неловкости и неумения вести беседу. - Не потому ли вы задали этот вопрос? Полагаю, для этого вам следует поискать кого-нибудь осведомленного в догматах более меня. Я плохой богослов.

Вуд засмеялся, и я почувствовал, что мне наконец удалось преодолеть его болезненную углубленность в себя. Немалая победа, считаю я, ибо нет никого более упрямого, чем протестант, погруженный в меланхолию.

- Тут вы совершенно правы, сударь. Ведь, кажется, я видел, как в прошлое воскресенье вы входили в еретическую церковь с мистером Лоуэром?

- Да, я пошел с ним на богослужение в церкви Святой Марии, но я не причащался. Хотя и мог бы.

- Вы меня изумляете. Как же так?

- Коринфяне не видели ничего дурного в том, чтобы есть мясо, предлагаемое в жертву языческим идолам, ибо знали, что боги эти не существуют, - сказал я. - И как бы ни заблуждались они во многом другом, тут я с ними согласен. Действие это безобидно, ересь же - закоснение в ложной вере.

- Если нам являют истину, а мы отказываемся признать свидетельства собственных глаз и ушей?

- Но это же, бесспорно, грех, не так ли?

- Даже если истина эта противоречит общепризнанному?