Вопросы

Дим еще посмотрел на него. Издали. К парню никто не подходил. Он закурил, посмотрел в небо и сплюнул. Скучная, похоже, работа. Не то, что было у Дима в столице. Так и не убедившись в правильности своих предположений, Дим направился к нему и улыбнулся.   

– Привет.

Как они тут говорят это?

– Почем? – спросил Дим.

Парень всмотрелся в него, и глаза заметались. Он бросил сигарету под ноги и отступил.

– Как обычно? – кивнул Дим.

Но тот вдруг качнулся назад, юркнул в толпу и пропал из виду. Дим потоптался на его месте и пошел прочь, не находя объяснения испугу дилера. Или он всех жителей города знал в лицо?

Вечером взял такси до «Феникса», и по цене таксиста безошибочно определил уровень заведения – чуть выше среднего.

Вход был платным. Дим прошел внутрь и присел за столик. Намечался стриптиз. Рядом опустилась какая-то с виду однополая пара. Свет был приглушен, и от этого взрывы музыки казались громче. Дим подошел к бармену и показал на стакан водки.

– Можно добавить?

Тот долил в стакан.

– А сильнее? – спросил Дим.

Бармен кивнул и обвел глазами зал.

– У Риги.

– Где она? – Дим проследил за его взглядом.

– Вон тот парень в куртке...

И Дим удивился. Во-первых, потому что Ригой звали парня, а во-вторых, потому что узнал того, кто сбежал от него утром на рынке.

– А он нормальный? – обернулся он к бармену.

– Вполне. Позвать?

Дим протянул купюру и повернулся спиной к залу.

– Эй, Рига! – крикнул бармен. – Иди, угощу.

Тот подошел и остановился перед стойкой.

– Что, поминаешь кого-то?

Дим оглянулся и увидел его совсем близко, как утром.

– Это к тебе, – сказал бармен о Диме.

– Не беги! – сказал Дим. 

И Рига кивнул.

– Выйдем.

14. ЗАЧЕМ ЛЮДИ БЬЮТ ПОСУДУ?

         Выготцев постучал в дверь, и Таня вскочила. Не при жене же!

– Что вам нужно?

Он вошел и грузно сел на стул.

– Я вот что, Танюша... Ты, может, обижаешься на меня...

– За что?

– Ну, за то, что я женат... и не могу предложить тебе...

Таня поднялась и заходила по комнате от окна к окну. Ночь спустилась беззвездная и глухая, в стекле отражались блики лампы.

– Так я Илону не люблю, ты не думай! – сказал вдруг Выготцев. – Просто дети и...

– Зачем вы мне это говорите? – не поняла Таня.

– Ну, чтоб ты не думала...

– Я не думаю.

Он помолчал.

– Ты меня не бросишь, моя хорошая девочка?

– Нет, я вас не брошу.

Он вышел. Таня вернулась в постель.

Она никогда ни о чем не сожалела, потому что было это попусту. Сожалеешь – значит, нужно отказаться от прежней жизни и жить по-новому. А не можешь – нечего и скулить. Поэтому она старалась не думать ни о Выготцеве, ни о себе, ни о Диме. Что думать? Ничего бы не вышло... Чтобы вышло – нужно было бы содрать с себя кожу, к которой прикасался Выготцев, и обрасти новой. Нужно было бы вырвать продажное и уступчивое сердце и вставить новое. Нужно было бы выгнать свою душу  и найти другую.

Это невозможно. После того, что она прошла, нельзя начинать все заново. Нет этого «заново», нет точки отсчета. Она пугается, когда видит в толпе седые волосы – мерещится Выготцев. И когда Дим взял ее за руку, она удивилась, что его рука без морщин и раздутых суставов. А обо всем остальном – что и говорить... Самая утонченная нежность – самого желанного мужчины на земле – не принесет ей радости. Всегда будет проступать сквозь стены дряблая фигура Выготцева.

Живут же как-то проститутки, и не мутит их. А может, и мутит, но они не признаются. А Таня знает, что сама виновата, что сама выбрала это чувство тошноты и должна с ним смириться.

Этот парень – молод, красив, чист. А она –  грязная и пропахшая старостью Выготцева. Не о чем жалеть, ясно... Пошла бы за ним, мало того, что в нищету, а еще и пересиливая себя каждый раз, чтобы прикоснуться к его телу и не испытать отвращения. Невозможно жить с этим... и невозможно от этого уйти. Все было испорчено в самом начале.

Она может сказать знакомым, что у нее хорошая работа и высокая зарплата. Она может позволить себе ходить в театр, в кино и дорогие магазины. Она может каждый день покупать обновки и косметику. Это и есть плата за то, что она вздрагивает, увидев в толпе седые волосы.

Она не ненавидит Выготцева, как Илона. Она даже любит его. Ей бывает его жаль, как вздорного старика, вображающего себя завидным женихом. Но иногда он так жесток в своем эгоизме, что совсем не отличает ее душу от половой тряпки. И тогда Таня задумывается, действительно ли она такая дрянь, или это он не видит в ней человека?

От этих раздумий солнечный свет становится тусклым, а ночная тьма – едкой. И спасения от них нет ни на свету, ни во тьме. Таня понимает, что нельзя думать и сожалеть, потому  что это надо было делать раньше. И если она такая правильная, нужно было тогда отказать Выготцеву, когда он в первый раз задрал ей юбку, потерять это место и искать другое. И, может, сложилось бы все как-то иначе. А теперь распускать сопли – бестолку.