Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств

В этих строках четко зафиксировано не просто и не только тождество, но и относительное равновесие «исторических гирек» под названием «Ленин» и «Партия». То же можно сказать о Петре I (с его гвардией) и «остальной России». Ситуация субъектно-системного равновесия вообще характерна для эпох революций и смут.

Если говорить о нашей истории в XX в., то Сталин, движимый логикой русской системности и русской власти, помимо прочего, должен был покончить с фазой субъектного взрыва русской истории. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что он был последним субъектом этой фазы, уничтожавшим, отменявшим ее и тем самым упрочивавшим новую систему. Сталин закрыл Крышкой Истории котел исторических возможностей, и персонификатору этого котла – ленинской партии – пришла «крышка», kaput. Но последним, по иронии истории, под крышку угодил сам Иосиф Первый (и последний). Устранение его «хрущёвцами» (название условно) означало окончательный финал субъектной фазы. Теперь были возможны лишь отголоски субъектности в фарсовом виде «волюнтаризма», впрочем, тоже вскоре заглушенные в эпоху (и эпохой) безбрежного реализма брежневского «реального социализма», в позднезрелой и поздней стадиях коммунистического порядка. Но мы отвлеклись.

Качественные изменения общества, которые, прежде всего, выражаются в появлении нового исторического субъекта, не сводятся только к рекомбинации элементов старого. Для этого процесса необходим субъект; «кусочки» могут быть старыми, а вот субъект – только новым, будь то христианский проповедник, сеньор, капиталист или чекист в кожаной куртке со «спешащим ему на смену молодым человеком» (В. Розанов). К-структуры – это классические напёрсточники времени, которые разбираются в нём, а точнее, чувствуют его намного лучше многих специалистов по общественным наукам, подобно слепым котятам тыкающихся в своих штудиях в неглавное.

Нынешнее социальное знание оперирует главным образом одним временем и отражает только его, при этом часто пренебрегая фактором времени как социально значимым. На самом деле времен и соответствующих ему реальностей несколько: линейное эволюционное, линейное революционное, линейное регрессивное, циклическое. Каждому из них должен соответствовать свой тип знания. Можно ли будет создать из нескольких типов один, найти общий знаменатель в виде какого-то одного времени и в какой-то одной реальности – на этот вопрос у меня пока нет ответа, его даст только практика конструирования новых типов знания: «Чтобы понять вещь, нужно ее сделать» (Софокл). В любом случае межсистемность, социальная революция – это нечто особое, не укладывающееся полностью ни в логику предшествующей системы, ни в логику будущей.

«Переходные», а точнее – промежуточные периоды можно сравнивать только друг с другом, а потому рядом с «социальной эсхатологией» необходима сфера знания, изучающая революции, социальные разрывы, – революциология, клазмология (от греч. «клазмос» – разрыв). Возникает, правда, вопрос, в какой степени это наука, а в какой – описание, точнее: в какой степени описательная сторона может быть в данном случае концептуализована? Ведь социальная наука системоцентрична, а мы попадаем в субъектоцентричную ситуацию, которая, как правило, возникает на грани эпох и систем.

X