Вопросы сегодня, ответы вчера...

Сначала засмеялся Миша, потом Матвей, потом все мы.

– ...Уморил этот Смит. Чай на видеонаблюдении-то китайские комуняки сидят. У них-то за взятки – расстрел. Дисциплина… А имечко-то… - Джон Смит. Идиоты! Нарочно не придумаешь! Ты, это… это… Вынеси «это» из дома-то… – сказал папа, смеясь, мне.

– Пап! В доме, что помоложе и нет никого больше? Бегать-то, – парировал я, смеясь.

– Твой сын в дом гадость принёс – тебе и отдуваться.

– Антон! Тебе нести! Будешь выносить, принес бы нам с дедом пивка… Разливного… В трех литровой банке… По пути. А?

– Эх! Ещё бы и в «авоське»… – добавил папа.

– Вспомнил… Ещё бы с селедочкой «иваси»…

– Не надо! Не вспоминай… А, кстати, куда она тогда так мгновенно девалась, а?

«Ивасю не хосю…». Помнишь, Антон не очень её жаловал.

Вот бы сейчас «бешенки» или её еще звали «веселка» – каспийская селедка….

…Помню после войны голодно было… Вот только она и была… Правда крабы ещё были. Все магазины были забиты банками «Снатка». Белая такая этикетка и красный краб на ней. Их мало брали, а вот селёдочку пользовали… пользовали…. С лучком, с маслицем, с чёрным хлебом…

Да…а...а! Если хлеб был… или праздник там какой… Или…

Антон! Ты еще здесь?.. Что тебе отец сказал? Две банки разливного пива, «как раньше», «это» в помойку, и рыбки… селёдочки «какой-никакой» возьми… А?..

Папа сделал вид, что «грозно» посмотрел на Антона.

Я не двинулся с места. Руку положил опять на стол.

Антон, вздохнув, пошел одеваться. Матвей с Мишкой сиганули за Антоном.

Мы с папой, молча, сидели, каждый вспоминал своё.

Интервью

Матвей встал в дверях, молча глядя на меня.

Выждав, чуть меньше положенного в таких случаях, я повернул к нему голову, давая понять, что я готов его слушать.

– Мне надо взять у тебя интервью. К двадцатому все оформить и сдать училке. Домашнее задание на каникулы, – таково было объяснение.

Если бы даже Матвей был первым ребенком, с которым мне пришлось познакомиться в этой жизни, то и тогда бы подобное предложение насторожило меня. Но он был не первым. Я хорошо знал его отца, дядей, тетей, братьев и двух сестер. И знал я их очень хорошо. Поэтому я осознавал, что на пороге стоит не внук, а куча проблем в его лице.

– Дед! Что молчишь? – вывел меня из раздумий его голос.

– Как-то этого избежать можно? – с надеждой спросил я.

– Вряд ли, – ответ меня не обрадовал.

– В корреспонденты готовишься? – попытался я обратить разговор в шутку.

– Начать полугодие хочу не с вызова папы в школу.

Я смотрел на него и думал, что с каждым десятилетием подрастающее поколение становится все наглее и наглее.

– Вопросы готовы? – я постарался оттянуть время первой волны неприятностей.

– Естественно.

За весь разговор Матвей не сменил позу.

– Ознакомь!

– Только с базовыми, поскольку я должен по ходу построить древовидный диалог интервьюера с интервьюируемым.

– Повтори ещё раз, я послушаю, – с улыбкой попросил я, в душе надеясь, что мне удастся избежать надвигающейся процедуры.

– Не смешно, – Матвей даже не улыбнулся.

– Ну, давай первых два – послушаю.

Я «весь» повернулся к нему и вытянул ноги.

– Первый! «Что Вы хотели бы изменить в прошедшем году из произошедшего с Вами?»

Матвей сделал паузу и стал вглядываться в меня.

Мне стало неуютно: я стал поудобнее усаживаться в кресло. Он, видимо, понял по-своему мои телодвижения и продолжил: – Второй! «Что такое коррупция на Ваш взгляд?»

Я вспомнил, что Матвей учится в пятом классе, и стал вспоминать себя в этом возрасте.

– И сколько у тебя их всего? – спросил я, кивнув на листок бумаги, что он держал в руках.

– Двенадцать?

– Сам придумал или кто помог?

– Сам, – он стрельнул глазами на монитор и я понял, что «врет».

– Тогда к отцу с такими вопросами.

Я отвернулся от него и стал смотреть на клавиатуру, вспоминая, как мы как-то, очень давно, поехали с папой зимой на озеро ловить рыбу.

… Я шел с ящиком за спиной и нес пешню.

К деревянной длинной ручке – черенку была привязана двухметровая бечева, за которую я обычно таскал пешню за собой волоком. Но в этот раз ветер намел на снегу барханчики, и она старалась ручкой воткнуться в снег, поэтому приходилось останавливаться приподнимать за веревку ручку, чтоб «переехать» через них.

Мне это надоело, и я взял её в руку и, выкидывая вперед лезвие, шел, о чем-то говоря с отцом.

Вдруг в очередной раз ложечка пешни не вонзилась в лед, а пробила его, и пешня, выпрямившись, юркнула под лед, таща мимо меня веревку, на которую я смотрел в каком-то недоумении.

Мне казалось, что все это продолжалось очень долго.

Папа посмотрел на меня и грустно сказал тогда: – Бестолочь!

Мы подошли к месту, куда она скрылась. Это оказалась старая лунка, запорошенная снегом.

Сели на ящики. Папа достал хлеб и сало с чесноком, расстелил на колене тряпицу: – Порыбалили – можно и домой! – сказал он с усмешкой.

–...Дед! А папа к тебе послал, – перебил мои воспоминания Матвей.

– Зови сюда деда, – сказал я.

Папа зашел с какой-то газетой в руках.

– Пап! Ответь на вопросы Матвея, – попросил я, прекрасно представляя, что мне, да и всем в этом мире, сейчас «попадет по первое число».

– Что за вопросы? – папа сел на диван.