— Я никогда не спал с ним и даже не собирался, — ровно произнес Равиль выпрямляясь. — Просто был нездоров, и Августин застал меня в постели, но теперь он больше сюда не придет.
— Вот как? — ненатурально удивился Таш, постукивая по хрупким засохшим лепесткам.
— Да, — бесцветно подтвердил юноша, ловя каждое его небрежное движение, — я сказал ему правду о том, что я твоя шлюха…
Брови мужчины дернулись вверх уже в непритворном изумлении, и он бездумно сжал цветок…
— В покрывале были записи его стихов, — Равиль продолжал говорить тем же невыразительным тоном, не отрывая взгляда от своего последнего и единственного сокровища. — Я не хотел собирать их при тебе, но вернул, потому что… потому что он больше не придет сюда.
— Поэт! — понимающе протянул Ксавьер, делая вид, что задумался. — Как же, стихи свои растерять…
— Да.
— И милый парень, к тому же! — улыбнулся мужчина, покачав засохшей розой перед глазами, и словно бы не замечая реакции юноши. — Цветочки дарит…
— Я не девушка, — неживым, равнодушным тоном, сообщил Равиль очевидное. — С чего бы ему дарить мне цветы?
Наверное, только потому, что все мышцы его одеревенели от чудовищного запредельного напряжения, а последние ошметки чувств окончательно провалились куда-то в разверстывающуюся в груди бездну, — юноша еще мог стоять и говорить. Но холод все больше сковывал тело: немели пальцы на руках, он не ощущал босыми ступнями пола, тяжело было двигать челюстью и ворочать языком, вздох обжигал, а перед глазами что-то постоянно мерцало.
— Это просто роза, — Равиль сделал попытку пожать плечами. — Она была красивой, и мне понравился аромат. Отдай, пожалуйста…
Он протянул руку, а когда Ксавьер поднялся, — даже улыбнулся, не представляя насколько жутко легкая улыбка контрастирует с глазами, черными из-за расширившихся на всю радужку зрачков.
— Отдай, — зачарованно попросил юноша. — Это всего лишь цветок!
— Да? — улыбнулся Таш, и поддерживая своей протянутую к нему ладонь, опустил на нее невинную розочку. — Раз ты так говоришь… Тогда держи!
Равиль заискивающе растянул губы… И в тот же миг, когда цветок коснулся ладони юноши, Ксавьер с силой и резко сжал пальцы на его раскрытой кисти, вынуждая в свою очередь сжаться его пальцы в кулак. Жалобно хрустнули сухие лепестки.
— Аааах… — Равиль смог только жалко вздохнуть распахивая глаза до предела, как если бы грудь вдруг прошил на вылет широкий наконечник стрелы…
Удар в лицо не оставил времени на сентиментальное оплакивание трухи, прилипшей к беспомощно разжавшейся ладони вместо хрупкого призрака любви. Юноша без звука рухнул на пол к ногам своего мучителя, затылок тоже взорвало слепящей вспышкой боли. Немедленно следом обрушился сокрушительный град ударов, и ничего не оставалось кроме как дрожащим комком вжиматься в доски, отчаянно молясь, чтобы мужчина все-таки опомнился.
Даже если бы у него еще оставались силы и возможность, Равиль не смог бы сопротивляться или бежать, смертный ужас сковал волю… Побои не были новостью, и чего-то подобного он ожидал от сегодняшнего вечера, но раньше Ксавьер никогда не бил его так. Таш всегда наказывал его, утверждал свою власть, расчетливо и верно. Несмотря на злость, Ксавьер всегда бил метко и точно, чтобы не причинить повреждений больше, чем он намерен позволить в данный конкретный момент, и тонко проходя по грани, которую был способен выдержать «лисенок», не упав затем при всех мордочкой в грязь, и не забрызгав оной своего господина… Ксавьер всегда знал, что делал и какого результата хочет достичь. Сейчас же он попросту месил ногами беспомощно сжавшееся тело, осыпая бессмысленной бранью, и остановился только тогда, когда юноша перестал вздрагивать, потеряв наконец сознание.
— Шалава жидовская! — от души пнув напоследок острым мыском туфли меж ягодиц юноши, мужчина откинул с лица волосы, и отошел, чтобы перевести дыхание и утолить жажду. Кажется, лисенок перестал его забавлять.
Да и не до возни с мальчишкой сейчас было! Ему нужны были деньги и немалые, чтобы противостоять Ожье, а на казну старика Таша, которой он привык пользоваться как своим карманом, с подачи ловкого свояка был наложен арест в целях обеспечения интересов всех наследников. Получался замкнутый круг: чтобы не упустить свой лакомый кусок из наследства дядюшки, нужны были деньги, а получить их он мог только после дележа наследства. Те средства, что были в обороте, никто не торопился ему предоставлять, резонно требуя доказательств, что поддержка Таша-младшего принесет большие выгоды нежели дела с Грие, а банкиры и вовсе принялись играть в молчанку, изображая из себя слепых, глухих и беспамятных. Дом Бенцони вообще свернул свои дела…
Он сам оказался обложен как лиса в капкане, и как бы не хотелось стереть с блаженной физиономии Медада Луциатто приторно сочувствующую улыбочку, позволить себе это даже в скором будущем Ксавьер не мог.