Вопросы цены и стоимости

Влажная губка в руках еврейки с размеренной медлительностью скользила по выступающим ребрам, осторожными и бережными движениями постепенно спускаясь по провалившемуся животу с выпирающими косточками таза к ногам юноши. Хедва негромко, успокаивающе проговаривала все свои действия до жеста, и Равиль лежал спокойно, чуть прикрыв глаза, даже когда пришлось согнуть колени и слегка раздвинуть бедра, разрешая дотрагиваться до себя в паху, или повернуться, позволяя обтереть выступающие позвонки на спине и опавшие ягодицы… Неотступно ухаживающая за ним женщина — пока оставалась единственной, чьи касания больной юноша переносил без содрогания.

Хедва споро скатала старую простыню, заменив новой, сияюще чистой, поддержала, помогая перевернуться на другой бок, и убрала несвежее белье совсем, поправив чистое с другой стороны. Она ловко натянула на мальчика рубашку, аккуратно продев вначале поврежденные руки, затем голову, и постепенно расправив до самого низа, чтобы не было складок. Заканчивая, женщина разгладила ладонью воротничок сорочки и узкой лентой собрала отросшие волосы племянника в хвост… Равиль не протестовал, послушно отзываясь направляющим его рукам и о чем-то напряженно размышляя.

— Это сделал я?.. — внезапно раздался тихий и неуверенный вопрос. Юноша сосредоточенно рассматривал багровые с синевой рубцы, выступавшие из-под сбившихся рукавов.

Хедва замерла, до хруста сжимая гребень: о, если бы можно было солгать!!!

Ложь во спасение не такое уж зло. Если бы можно было что-то придумать и как-то обойти обстоятельства появления этих ран на руках ее мальчика, действительно навсегда стерев из его памяти страдания — она бы не колебалась!

Но увы, найти оправдания, которые могли бы заслонить собой жуткую правду и оградить от нее Равиля хоть как-то — было невозможно.

— Да.

Она ощутила, что Равиль содрогнулся всем телом, но следующий вопрос был еще мучительнее для обоих:

— Почему?

Не сразу найдя в себе силы заговорить, Хедва тяжело поднялась, пересев так, чтобы юноша мог видеть ее не напрягаясь, и вздохнула, ласково беря его руки в свои.

— Тебе было очень плохо… — медленно произнесла женщина, с горечью вглядываясь в требовательно и ожидающе распахнутые навстречу серые глаза. — Очень больно и страшно. Тебя оболгали и обманом убедили во лжи, угрозами заставили отказаться от семьи, заставили поверить, что ты совсем один и нет никого, кто бы тебя любил и помог… Что нечего ждать, и только боль и унижения могут быть впереди.

Равиль напряженно хмурился, пытаясь осознать ее слова, и Хедва не стала искать отговорок, хотя для подробностей о своем прошлом — юноша пока не окреп, да и поправится достаточно еще не скоро.

— Да, — прямо и честно ответила она на невысказанный вопрос, — в твоей жизни было много страданий и горя! Куда больше, чем стоило бы помнить. И никто не вправе упрекнуть тебя в малодушной слабости потому лишь, что это решение в какой-то момент показалось единственно верным, чтобы уйти от мучений! Но я прошу тебя, вспомни и то, что у тебя есть друзья, которые не оставили в беде и спасли: мы не знали где тебя искать, приехали только днем позже и опоздали, если бы не они…

Голос женщины пресекся, но глубоко вздохнув, она справилась с собой, тем более что чувствовала, как ломко подрагивают в ее руках руки юноши, а допускать нового припадка было нельзя.

— Я прошу тебя, — не отпуская от себя, Хедва успокаивающе мягко поглаживала его ладони с тыльной стороны, — чтобы не случилось, — не забывай никогда, что у тебя есть семья! Не только я…

Женщина улыбнулась с тихой печалью.

— Или мой отец, твой дед, рассудок которого, как ни скорбно признавать это, помутился от горя и утрат. Медад, мой дядя, младший брат твоего деда, и его семья, — слава Богу живы и здравствуют. Дети Леваны, моей сестры, вполне благополучны… И все они, все, вплоть до старой няньки, которая пеленала еще твоего отца, — все они ждут твоего возвращения! Ты есть, ты был обретен снова, ты нужен нам — даже когда память вернется, главное помни это и не сомневайся… Никто больше не посмеет причинить тебе зло!!!

Равиль невольно вздрогнул, испуганный прорвавшейся вдруг страстностью женщины и пылом ее слов.

Чутко улавливая его тревогу, Хедва тщетно попыталась сдержать навернувшиеся на глаза слезы.

— Прости, маленький!

Но юноша заворочался беспокойно, дыхание участилось:

— Тетя… — он впервые назвал ее так, и Хедва все-таки заплакала.

— Тише, тише! Прости, что испугала, — она гладила изрезанные под рубашкой руки мальчика, лоб, легонько касаясь кончиками пальцев щеки и беззащитно откинутой шеи. — Да, тебе пришлось много раз сталкиваться с самой омерзительной подлостью, но я ни в чем тебя не обманываю! Сейчас здесь Давид, твой кузен… он очень помог мне, помог доказать твое доброе имя… помогает теперь, пока ты болен… Хочешь его увидеть?