Вопросы цены и стоимости

Мужчина рассмеялся, потерев лицо рукой, не обращая внимания на недоуменные взгляды. И вернулся к прозаической действительности — он солидный человек. Это значит, обремененный многими обязательствами, ряд из которых предстоит исполнить совсем скоро, и обязательствами не сиюминутными.

В конце концов, Равиль это Равиль, но обязанность продолжить себя в сыновьях и передать им дело тоже никуда не делась! Юношу покамест он и так опекает дальше некуда, а задачи следует решать по очередности их возникновения.

Отвернувшись от задумчивого взгляда Ожье, Равиль мысленно от души надавал себе пощечин — хороших таких, увесистых, что закачаешься. Что толку мечтать попусту, только себя растравливать! Еще б за луной с неба попрыгал… Так же глупо и результат одинаковый.

Кто он и кто Ожье! И слова про то единственное, что от него может быть нужно мужчине, даже намеком счесть было трудно.

Обидно, конечно, — разве он мало старается? И ничего не делал такого, никого не завлекал, а Таша не подразнивал даже. Но на правду, говорят, не обижаются, а жизнь она вообще штука подлая и несправедливая!

Причин не сомневаться в этом у Равиля всегда было в избытке, однако последняя — превзошла все. Это раньше он по наивности думал, что страшно — это оказаться одному на десяток матросов из числа тех, по которым галерное весло давно слезы проливает, и который день пьяных. А сейчас знал, что куда страшнее тягомотная, вынимающая душу изо дня в день, тоска по несбыточному, и то внимание, та ласка, которой продолжал неизменно одаривать его Ожье, лишь усугубляли ее приступы.

Юноша совсем перестал понимать себя. Он едва ледком на солнышке не растаял от оборота «ты же у меня» — у него … Рядом с Ожье разве что ноги не подгибались, а что сердце вытворяло — куда там праздничным барабанам! На своей шкатулке он вот-вот дыры поцелуями протрет, и само собой не в вольной дело, а в том, что ее он подарил… Точнее и то, и другое подарил.

А потом с головой снова накрывало черное душное покрывало, и не потому вовсе, что хотелось еще подарков и ухаживаний, сидеть на шелке и есть с золота! Даже волю, — единственную свою настоящую и нечаянную драгоценность, — отдал бы! За те дни на «Магдалене», когда Грие еще не знал о клейме. В моменты близости одновременно выть хотелось от безнадежности… Верил бы Равиль в чудеса — молился бы, но боги всевозможных пантеонов давно забыли по созданный мир. Только Христос еще прощал людям грехи, но и тут помощи искать не стоило — о таком святых не просят.

Даже имя своему сумасшествию юноша теперь знал: под голубым, словно море цветущих незабудок, небом раскинулся еще покамест не до конца задушенный край поэтов. И если вначале Равиль слушал канцоны и баллады только из стремления попрактиковаться в «лангд ок», то затем, не желая признаваться самому себе, просто не мог устоять. Само собой, далеко не все странствующие рыцари музы, вооруженные помимо гитары, виолами и флейтами в основном, — были несравненны и впечатляющи в своих творениях, отличались непревзойденным голосом и слухом… Но были, были строчки, которые невозможно испортить никаким исполнением!

Прованс, страна песен… в которых Равиль впервые услышал о любви. О страсти. О жаре плоти, кою Библия провозглашала греховным бесовским началом, а ее влечения — кознями Сатаны и прямой дорогою в Ад… Уж кто-кто, а юноша знал, каким может быть ад, и если взвесить на весах одно и другое — то страсть оставалась в неоспоримом выигрыше!

А эти люди пели о том, что он уже знал, благодаря Ожье. И о чем в тайне мечтал:

«…Так жизнь исправит все, что изувечит.
И если ты любви себя отдашь,
Она тебя верней увековечит…»
Стой, сердце, стой! Так будет вернее —
«Но я молчу, чтоб низость высоту
Не оскорбила. Я остановился,
Не преступив заветную черту.
И без того довольно я открылся;
Забыть о счастье я мудрей сочту,
Иначе могут счесть, что я забылся…»

И даже куртуазное смирение пред волей объекта пылкой страсти — пришлось в тему. Равилю оставалось лишь одно — по-прежнему великолепно отыгрывать принятую на себя роль, и тихо бороться с собой, чтобы не поддаться наваждению полностью. Увы, в этом противостоянии Ожье оставался главной помехой вместо подмоги!