Вопросы цены и стоимости

Равиль не пытался кричать — звать на помощь все равно некого, не пытался доказывать — ни тугого кошелька, ни солидного имени у него в распоряжении не было, не пытался возмущаться — подобный тип служак везде одинаков и он рисковал получить взамен только лишние синяки да сломанные ребра в зависимости от настроения конвоиров. Вбитые в кровь инстинкты снова сработали сами по себе, и юноша затих и затаился до поры, пока ситуация не прояснится и он не сможет найти выход. Все же, вряд ли венецианским стражам закона настолько нечего делать, что они хватают людей с улицы лишь бы поразвлечься и засудить кого-нибудь!

Он оказался прав, и первая странность обнаружилась сразу же. Равиль не был в подробностях знаком с бытом подобных заведений, но обоснованно сомневался, что каждому жулику в каталажке предоставляют отдельную камеру, как какому-нибудь опальному барону!

Собственно камера представляла собой закуток, в котором с трудом можно было вытянуть ноги, с решеткой вместо одной стены, холодная и сырая с деловито шуршавшими в соломе крысами. Равиля передергивало всем телом от шороха и писка, — он надеялся, что больше никогда не придется свести с этими неразлучными спутниками людского быта настолько тесного знакомства!

Никогда не говори никогда. Рыжая горбунья оглядела своего забившегося в угол сокамерника с философским пренебрежением ко всяческим условностям мира и скрылась, видимо сочтя, что ничего стоящего с него не возьмешь. Действительно нечего. Юноша невесело усмехнулся: от мысли, что его тощий кошелек оказался у стражников, тянуло повеситься на этой же решетке… Или хотя бы расплакаться.

— Лис, подъем!

Равиль сам не заметил, как ему удалось задремать под утро, привалившись к заплесневелой стене. Затекшие мышцы слушались плохо, поэтому он тут же схлопотал пинка и был выволочен из камеры без всяких церемоний. Однако возмущаться совсем не тянуло — зубы были еще дороги, и юноша только понадеялся, что сейчас все объяснится.

Дорогу по коридорам и лестницам он не запомнил, да и незачем было. Равиль все еще надеялся, что это какое-то недоразумение — даже не из-за того, что на самом деле ни в чем не виноват, а потому что он никто, и интереса к нему быть не может. Скучающая физиономия представителя правосудия его даже обнадежила, а вот присутствие коллеги памятного Черного Ги — не очень.

— … подожди, это не займет много времени, — дознаватель мило беседовал о чьих-то крестинах или именинах, и очевидно, пребывал в прекрасном расположении духа. Равилю достался только вопрос через плечо. — Павел, по прозванью Лис не установленного происхождения?

— Мое имя Поль Ринардо, — тихо назвался юноша, стараясь, чтобы это не выглядело как спор.

— Да-да, — рассеяно кивнул судейский, не глядя ворохнув бумагами. — Выдает себя за аквитанца… Заметьте, рассадник ересей и греха!

Последнее было адресовано уже приятелю.

— Ну, признаешь ли ты себя виновным в мошенничестве и краже имущества досточтимого купца Таша, а именно 30 турских грошей золотом?

— Что?!!

То, что ответ не верный, Равиль понял сразу, рухнув на пол и захлебываясь воздухом от боли. Удар пришелся по ногам почти под коленями, и кое-как выпрямившись, юноша остался стоять так, не будучи уверенным, что вообще получится встать.

— Еще и не признает! — посетовал дознаватель товарищу.

— Я слыхал, Оро, — сочувствующе согласился тот, — у магометан ворам сразу руки отрубают за воровство…

— Не терплю язычников, — доверительно сообщил страж, закончив с воодушевлением, — но так и нужно! Бруно, поставлю я ему клеймо, ну кнута дам — и дальше что? Разве что шкурку попорчу, и мужики платить меньше будут…

— О! — приятель оживился.

— Да, вот такие у нас диковинки! — Оро ухмыльнулся особенно паскудно и сделал небрежный знак.

Прежде, чем Равиль успел что-то сообразить, его вздернули, сноровисто и привычно заломив руки, ткнули лицом в лавку у стены, стягивая нижнюю часть одежды… Он кричал, пинался и отбивался, выворачивался из захвата, кусался, не помня себя — незабываемое никак прошлое накрыло без предупреждения и уже с головой. Короткий, по-профессиональному выверенный удар в бок оставил юношу лежать прозрачной медузой, распластанной прибоем по гальке. Ягодицы раздвинули, и словно мало было этого зрелища — потыкались чем-то вроде рукояти… И посмеялись.

— Так, — продолжил дознаватель, — пункт следующий!

Весельчаку Бруно он даже подмигнул, обещая особое развлечение.

— Не кто-нибудь, а сам Бенцони…

— Твою ж… Мадонна! — вовремя поправился Бруно. — Этот жид пол-Италии за пояс заткнет!

— …жалуется на то, что сей молодой человек имел наглость побеспокоить его добродетельную супругу и ее немощного отца…

Бруно уже давился всхлипами.

— … подло воспользовавшись трагедией их семьи и всего еврейского народа, — Оро вдохнул, делая вид, что утирает несуществующую слезу, — смутить их покой! Представившись не кем-нибудь, а чудесно обретенным племянником Равилем, сыном покойного Иафета, урожденного Луциатто…

Отсмеявшись всласть и утирая слезы, оба забавника обернулись к предмету развлечения:

— Лис, признаешь себя виновным?