В общевоенной повинности также потребовалось не предусмотренное законом значительное стеснение и сокращение льгот всего еврейского населения; вообще же эта реформа не оказала на крестьянство и дух народа ожидавшегося от нее благодетельного результата, хотя ею и сократился срок службы в войсках.
Свобода, данная печати, до сих пор остается еще не узаконенною и находится во власти одной администрации.
В университетском вопросе ожидалось с трепетом со дня на день уничтожение самого коренного принципа, уже более 50 лет данного русским университетам верховною властью; я разумею выборное начало.
Конечно, существовали весьма веские и важные причины, побудившие правительство изменить и дух, и первоначальное направление этих великих реформ прошедшего царствования, но в таком случае не право ли общество предполагать или то, что введение этих преобразований было сделано несвоевременно, или что они не были основаны на точном и положительном, всестороннем знании дела, или же, наконец, что взгляд и образ мыслей верховного реформатора изменились впоследствии. Мне кажется, я не ошибусь, если допущу все три возможности и на первом плане поставлю последнюю из трех.
Можно, я думаю, с вероятностью предположить, что врожденные покойному государю высокие дары Божии: гуманный дух, искреннее человеколюбие и сердечный либерализм – развились и получили благое направление под руководством и наблюдением его воспитателя-поэта; Василий Андреевич Жуковский, известный мне и лично, но еще более чрез его почтеннейшую сестру, Катерину Афанасьевну Протасову (урожденную Бунину), память о которой для меня всегда останется священною, – В. А. Жуковский, говорю, не мог не сообщить своему царственному воспитаннику высоких, чисто поэтических свойств своей прекрасной души. Это была именно душа, способная влиять благотворно. Поэтому мне представляется весьма естественным, что государь приступил к задуманным им преобразованиям в прекрасном и истинно гуманном настроении духа и с полною надеждою наслаждаться еще во время своего царствования благими результатами. Когда же надежды не осуществились, а возврат к прежнему сделался невозможен, то уклонения с проложенного пути казались единственным средством к восстановлению нарушенного равновесия. Надежды и страх трудно уравновешиваются в душе, глубоко верующей в добро, но принужденной бороться с препятствиями.
Не сердечное, а только добытое умственным анализом добро идет твердо, между страхом и надеждою, на пути к совершенству. Но если мы вправе предположить, что государь-преобразователь и освободитель возлагал на исполнение своих высоких намерений гораздо более надежд, чем сколько их исполнилось на деле, то несомненно, что множество умов из молодого поколения еще более ожидали самых несбыточных результатов от предпринятых государем преобразований.
А ложные и обманутые надежды гораздо более, чем всякий гнет и насилие, возбуждают недовольство и озлобляют незрелый ум и порочное сердце.
Этим я отчасти и объясняю недовольство молодого поколения и адскую злобу незрелых и развращенных фанатиков; когда же началось энергическое преследование заподозренных и казни преступников, то глубоко вкоренившаяся злоба не замедлила перейти и в мстительное зверство. Мне кажется немало знаменательным тот факт, что усиление преступной деятельности крамольников совпадает с досадной для нас и без того войною 1877–1878 годов.
Общественное недовольство, политические и экономические неудачи как будто усиливали дерзость крамолы и делали ее предприятия еще более настойчивыми.
Все испытавшие кой-что на свете люди поймут, как трудно верховной власти в настоящее время, после события первого марта, оставить вопиющее злодейство не то что не наказанным – наказание не месть, – а неотомщенным. Как кодекс нравственности всех правительств в мире ни отличен от общечеловеческого, но в отношении к мщению предержащим властям всего труднее отделаться от общечеловеческой органической страсти мщения. Между тем ничто не требует столько хладнокровной, мудрой рассудительности в политике государств, как события, возбуждающие в обществе жгучее чувство отмщения.
Так и в настоящем случае, я думаю. Тут главная программа для политических действий заключается, очевидно, не в отмщении за позор, причиненный гнусным убийством всему государству, а в приискании наиболее надежных и притом таких средств, которые не причинили бы ни вреда, ни насильственного сотрясения всему общественному строю. Этого достигнуть, конечно, труднее в настоящем случае, чем подавить открытое народное возмущение.