Вор

Когда стражники привели волшебника обратно, солнце уже садилось. Последние лучи проникали в крошечное окошко и падали на противоположную стену камеры. Стена была из того же желтого известняка, что и королевский мегарон по ту сторону Эддисских гор. Весь день я то дремал, то просыпался. Кто-то принес мне поесть – я отдал все Софосу.

– Ген, как ты себя чувствуешь? – спросил волшебник.

– О, прекрасно, – ответил я. В груди словно кипел раскаленный цемент, меня бросало то в жар, то в холод, но меня это не волновало. Меня теперь вообще ничего не волновало, так что, можно сказать, я чувствовал себя прекрасно.

Волшебник пощупал мне лоб и озабоченно нахмурился:

– Ты сегодня что-нибудь поел?

Я закатил глаза.

– Да, глупый вопрос, – признал он. – Софос, раздобыл чего-нибудь съестного?

Тот кивнул.

– А мне оставил?

– Нет, простите, – виновато потупился Софос.

– Ничего страшного, – солгал волшебник. – Я перекусил наверху, за разговором с капитаном королевской гвардии. Очевидно, ее величество скоро соизволит выслушать нашу историю сама.

Он уселся на каменный пол и привалился к стене. Там он мне не был виден.

– Положение у нас немного трудноватое, – сказал он, и я опять выпучил глаза. – Боюсь, только Амбиадес сумел бы убедить аттолийцев, что Дар Гамиатеса мы потеряли. Ты знаешь, что случилось с Амбиадесом?

– Софос рассказал. – Нелегко было поддерживать разговор, направленный ко мне сбоку, но повернуться и посмотреть на волшебника не хватало духу.

– Должно быть, у его отца кончились деньги, и он решил, что лучше стать богатым предателем, чем нищим учеником. Аттолия платила ему, и он устроил за нами слежку. Всю дорогу от королевского дворца в Саунисе за нами кто-нибудь шел. Если мы двигались слишком быстро, Амбиадес нарочно нас притормаживал.

Нам обоим вспомнилась пропавшая из мешков еда.

– Я вынужден принести тебе множество извинений, – признался волшебник.

– Они приняты, – ответил я. Все это больше не имело значения.

– Королева, наверное, рассчитывала потихоньку перебить нас и отправить Амбиадеса домой как единственного оставшегося в живых. Она не обрадуется, узнав, что потеряла такого ценного шпиона, и со смертью Амбиадеса, боюсь, нам вряд ли удастся убедить ее, что Дар Гамиатеса утонул в ручье.

Наступило молчание. Каждому живо представились аттолийские методы извлечения нужной информации.

Волшебник сменил тему:

– В храме на пустоши побывали аттолийские солдаты. – Я повернул голову. Он кивнул. То ли хотел подтвердить истинность своих слов, то ли радовался, что я наконец-то подаю признаки жизни. – Храм полностью разрушен. Арактус ворвался через крышу, и поток воды уничтожил почти все стены. Кое-где остались намеки на то, что когда-то здесь было рукотворное строение, вот и все.

– Когда?

– Точно не уверен, но не больше чем через день-два после нашего ухода.

Мне вспомнилось, как близко плескались воды Арактуса над крышей зала, где обитали боги. Я представил себе, как река врывается в зал, затопляет лабиринт, рушит стены, срывает двери. Вспомнились боги в нарядных одеяниях, Гефестия на троне – их больше нет. Я отвернулся обратно к потолку и сморгнул слезинку. Волшебник ощутил мое горе и подошел утешить.

– Ген, храм был очень древний. Рухнувшая главная дверь – это, наверное, первый признак того, что Арактус где-то проложил новое русло и крушит все на своем пути. Через несколько дней вода разрушила храм полностью. Это все равно когда-нибудь случилось бы. Всё, что строит человек, рано или поздно рушится. – Он поймал слезу, катившуюся к моему уху. – Однако мне жаль, что я не вошел туда с тобой. Мне всегда было интересно, что ты там увидел. – Он подождал немного, надеясь, что я отвечу, и наконец спросил: – Не хочешь рассказывать или не можешь?

– Не могу, – признался я и поддразнил: – Да и все равно не стал бы.

Он рассмеялся и опять пощупал мне лоб.

Стражник принес поесть. Волшебник и Софос перекусили. Когда желтый квадрат солнечного света напротив окна потускнел, в коридоре снова послышались шаги. Королева прибыла в замок и пожелала встретиться с волшебником.

– Ген, я сделаю для тебя все, что в моих силах, – пообещал волшебник, вставая. Софоса тоже увели, и я остался в камере один. Интересно, что волшебник намеревается для меня сделать.

* * *

Когда он вернулся, в камере царила кромешная тьма. Стражники принесли фонари, и я зажмурился от яркого света, надеясь, что они скоро уйдут. Но тут кто-то толкнул меня сапогом. Я тихо застонал, отчасти от боли, отчасти от обиды на такое обращение. В ребра ужалил пинок посильнее, и я открыл глаза. Надо мной, между волшебником и гвардейским капитаном, возвышалась королева Аттолии.