Вор и тьма

— Один из приоров ордена еретиков и боготступников ныне живет во мне, — продолжил Томас Велдон неожиданно спокойным голосом. — Я ошибался: тогда, много лет назад, меня вовсе не обратили. Они вселили в меня умершего Неакра! Он спал, и я был спящим.

Томас Велдон закашлялся, чтобы перевести дух. Говорил он с превеликим трудом. Инквизитору прекрасно известно, что надлежит делать с такими, каким он стал. С теми, кого пометило черное колдовство. Проклятые души заточались в аббатство Маунт, откуда никто и никогда не возвращался. Истинный сын Матери Церкви просто обязан добровольно отдать себя в заботливые руки монахов из Маунта.

Однако отец Томас не пойдет на покаяние и подчинение церковным уложениям, что еще совсем недавно сам яро претворял в жизнь, что и было самой его жизнью. Осознание себя противостоящим Матери Церкви жгло яростью и одновременно опустошало его.

— Неакр возобладал надо мной. Я перестал управлять своим телом и почти утонул в пучине беспамятства. Лишь молитва была рядом. Я взывал к небесам, не умолкая в мыслях ни на миг.

Монах снова взял паузу, и мне вспомнилось, что губы Велдона-Неакра непрестанно шевелились, когда тот ступал к черной пирамиде. Он молился! Почти потерял себя, но молился.

— С ужасом и отвращением я чувствовал, как вовнутрь вливается сила Низверженного, — говорил отец Томас. — Мое угасающие сознание противилось единению с кругом колдунов и участию в колдовском обряде. Только Томас Велдон более не был себе хозяином. Новая сущность поглощала меня. Я практически полностью растворился в Неакре и молил уже не за себя, но о Спасении и Прощении для Лилит. Ведаешь ли, Гард, что такое знать о гибели души единственной дочери?

Я покачал головой, впрочем, инквизитор не ждал ответа. Он заговорил снова, глядя мимо меня:

— Потом… раньше со мной не случалось ничего подобного… Божья благодать наполнила душу и сердце. Чужой и злой, пришлый дух оказался заточен в оковах, из которых ему не выбраться, и я снова обрел себя. Я мог противостоять чернокнижникам! Даже высшему, что замкнул на себя почти полный круг магов! Я ведь тоже был не один!

Лик монаха сиял, вернее, левая его половина. Предо мной снова стоял фанатичный инквизитор.

— Я видел его.

Томас Велдон кивнул. Он понял, что я говорю про ангела.

— Кого ты видел, человече? — вмешался в разговор орк.

Томас Велдон не слышал Нурогга:

— Но дарованной мощи Двуединого Бога и помощи Его посланника было недостаточно, чтобы выдержать натиск дюжины магов. — Лицо Томаса Велдона исказилось, словно от гримасы боли. — Я должен был найти уязвимое место в их колдовстве. Мне пришлось обращаться к Неакру, копаться в его памяти!

Томас Велдон скривился от отвращения.

— Но и того было мало! Тогда я использовал черную магию и силу Низверженного, дабы остановить натиск его слуг и, сковав их схваткой, превратить в легкую добычу для ваших мечей.

Я взглянул на пирамиду с одиннадцатью мертвецами. Алиса и Нурогг мчались тогда по ступеням с беспощадностью дикой стихии…

— Мной свершен чудовищный грех, — негромко молвил отец Томас. — Я поставил себя в один ряд с богоотступниками.

Церковник тоже посмотрел на окровавленные тела чернокнижников. Взор его был тяжел.

— Видит бог, — произнес Велдон, — нет во мне помыслов о недозволенной силе, но я хочу спасти свою дочь! Неакр во мне навсегда. Мне придется обращаться к его знаниям и магии Низверженного снова и снова. Это мой крест… Нет, проклятие. За грехи ваши да воздается вам, а присные Дьявола будут прокляты во веки вечные!

Томас Велдон горько усмехнулся.

— Веришь ли ты, вор, — сказал он, — что еще совсем недавно обо мне рекли как о воплощении инквизиции в Арнийском Сумеречье?

— Верю, святой отец.

— Святой отец… — Велдон прикоснулся к груди, где под одеждами висело нательное Распятие, — звучит издевкой.

— Не собираюсь каким-либо способом унизить или оскорбить вас, — осторожно ответил я.

Инквизитор вел себя почти как безумец. Он сам не свой: то ли надломилось в нем что-то, то ли тень Неакра изменила и Томаса Велдона. Боюсь даже представить, каково это — делить свое тело с иной сущностью. Легко и умом тронуться от мысли, что чужой дух может восторжествовать в любой миг. Велдон сказал, что Неакр скован в нем навсегда, однако так ли это?

Томас Велдон перехватил мой взор и, кажется, понял, о чем я думаю. Монах отдернул руку от рясы, в нем вспыхнула ярость, которая быстро сменилась напускной холодностью. Предо мной снова стоял прежний строгий церковник. Такой же, как в Бранде, ежели позабыть про око Неакра, укрытое темно-коричневой тканью.

— А ты, Гард! — Монах схватил меня чуть ниже ворота. — Что есть ты?

— Не понимаю, святой отец! — процедил я, попытавшись отнять руку инквизитора от камзола, но Велдон держался цепко.

Отец Томас приблизил ко мне свое лицо, гневный взгляд его глаза обличал в святотатстве. Во взоре монаха я видел Николаса Гарда привязанным к столбу и окруженным пламенем костра инквизиции. Велдон явил себя прежним верным сыном Матери Церкви, какого должны были страшиться все грешники Бранда.

— Святой отец…