Вор Валет и командующий Прибалтийским военным округом

Не все были такие. Но большинство были такими. С ними не о чем было разговаривать. Они понимали только вопросы практического быта. Я не знаю, может быть на очном курсе среди девочек и мальчиков царили другие миры, но тут было так. Вообще же человеку нужно держаться в стороне от этого мира, от этих людей с их средой и интересами, напоминающими разнообразием интересы коровы или собаки. Я не понимаю, какие чувства и мысли эти люди испытывают когда идут ночью с девушкой под звездами. Я вообще думаю что в университете вряд ли можно чему то научиться. Только специализации. Впоследствии я достал программу ВуЗа и в течении пяти месяцев проштудировал весь курс, прочитав недостающие учебники. Конечно, все кроме специализации. Мне она была не нужна и неинтересна. Не думаю что прохождение этого курса хоть в чем то повысило мои знания или культуру.

В нас остается только то что дано природой. И если вам не дано природой прочитать ни одной книжки, то даже если вы их и прочитаете, от этого ничего не изменится. Я думаю что образование любого прокурора современной России или например прокурора времен Сталина равно нулю. Я искренне считаю что это неполноценные люди.

Я не хотел бы жениться на их дочках. И не потому что я не люблю прокуроров. Я не понимаю людей, которые испытывают интерес к таким семьям и к таким дочкам. Я уверен, что это биологически другая раса, другой мир.

Мне безразличен мир и интересы этих людей. Я не понимаю, какое значение имеет что они думают. Они думают все всегда одно и тоже. Что думает корова.

Можете с ними общаться, переписываться и петь песни. Может быть вам удастся обнаружить там еще что-то кроме полутемного хлева среди сумерек сознания почти животного мира.

Может быть многие с детства иначе смотрят на мир, и видят его по другому. Может быть из мира радости и живой природы они могут увидеть в этих людях другое начало. Я не верю что эти люди способны на человеческие чувства, и способны на разум. Я этого еще никогда не видел.

Я так и не получил своего высшего образования. Мне не удалось восстановиться после исключения из ВУЗа.

Если я сегодня приду в ВУЗ и задам выпускникам 5 или 6 курса экономико-правового факультета два или три простых вопроса по экономике или государству и праву, то в большинстве они мне не ответят и будут сидеть как бараны. Они только иногда знают узкую специализацию, экономика и государство для них пустое место.

Я был исключен перед самой зимней сессией 28 декабря 1977 года Комитетом Государственной Безопасности СССР с третьего курса юридического факультета Калининградского Государственного Университета за два или три хвоста, - аналогов чему в предыдущей истории Калининградского университета пока еще не было, - потому что за за два или три хвоста с вечернего факультета за два дня до начала зимней сессии с третьего курса не исключают. Но меня исключили специальным приказом ректора от 28 декабря 1977 года. А то не дай бог, еще сдаст зимнюю сессию. И я бы сдал, конечно. Ничего сложного в этом не было.

Когда теперь мне говорят что в СССР высшее образование было доступное и бесплатное, я отвечаю: оно было доступно для вас.

К учебе в университете я относился легко: учился на тройки и прилагал минимум усилий для получения всеобщего высшего образования. Вуз я, конечно, иногда посещал. Но очень редко.

Когда я пришел в Вуз, где так много было и ожидания и поэзии, потому что там на четвертом курсе училась Люба, и забрался на третий этаж средней школы, где был юрфак, чтобы узнать расписание экзаменов, я как раз и наткнулся на этот приказ о моем исключении.

Вместе со мной также исключали какую-то девушку.

Всего из ВуЗа перед зимней сессией 28 декабря специальным приказом ректора исключали двух студентов.

Но эту девушку не исключили. Исключили меня одного.

Девушка, а я ее хорошо знал, она была немного полненькая брюнетка, - пришла к проректору и поплакалась в жилетку. И ее допустили к экзаменам.

В тот год, как я поступал в ВУЗ Андрей Вознесенский приезжал в Калининград, и мы познакомились. Он был тогда еще молод, ходил в модной черной кожаной лайковой куртке и носил бляху на пузе. Он написал мне записку на свое выступление в Доме Моряков. По этой записке пропустили меня и моего отца, мичмана флота.

Тогда, в тот день в фойе Дома Моряков на вечере московских поэтов к нам подошла прекрасная женщина. Она работала в военно-морском училище, где проходил мичманскую службу мой отец, и где я до этого работал столяром. Я ее немного знал. Мой отец знал ее очень хорошо.

- А! - сказала она, - Вы тоже здесь?..

- Да! - сказал мой отец, который как старый журналист стоял с фотоаппаратом. - Вознесенский нам дал записку на свое выступление.