Но проблем не было, и она знала это. Джереми сделал их так, будто изготовил до этого дюжину стеклянных часов. Но Леди ЛеГион, пытающейся оттянуть момент под ястребиным взором Игора, удалось придумать только это.
— Как ваше «имя», молодое создание? — спросил мистер Белый у Джереми.
Часовщик попятился.
— Джереми, — сказал он. — И я не… понимаю. Мистер, э, Белый. Часы показывают время. Часы не
— Тогда заводите их!
— Но ее светлость…
В дверь забарабанили.
— Игор? — сказал Джереми.
— Да, фэр? — отозвался Игор уже из коридора.
— Как сюда попал слуга? — спросил мистер Белый, не отводя взгляда от ее светлости.
— Это только они умеют, умеют проделывать, — сказал Джереми. — Я уверен, это просто…
— Это доктор Хопкинф, фэр, — сказал Игор, возвращаясь. — Я фказал ему, что вы фаняты, но…
…но доктор Хопкинс хоть и казался податливым как перина, являл собой должностное лицо Гильдии и прослужил в этой роли много лет. Проскользнуть мимо Игора вовсе не было проблемой для человека, который умудрялся справляться собранием часовщиков, где не нашлось бы и двух человек, у которых шестеренок было столько же, как у остального человечества.
— Просто у меня дела в этой части города, — начал он, лучезарно улыбаясь. — И мне показалось вовсе не затруднительным забежать в аптеку и прикупить… О, у тебя гости?
Игор скорчил гримасу, но ему пришлось уступить Кодексу.
— Мне фделать немного чая, фэр? — спросил он, пока Ревизоры разглядывали доктора.
— Что такое чай? — поинтересовался мистер Белый.
— Это протокол, — огрызнулась Леди ЛеГион.
Мистер Белый заколебался. Протокол — дело важное.
— Э, э, э, да, — сказал Джереми. — Чаю, Игор, прошу. Пожалуйста.
— Боги, вижу, ты закончил часы! — сказал доктор Хопкинс, который очевидно не замечал, что в воздухе уже можно было вешать утюг. — Какое чудесное творение!
Ревизоры продолжали пялиться друг на друга, в то время как доктор легкой походкой прошел мимо них и посмотрел на стеклянный циферблат.
— В самом деле, Джереми, молодец! — сказал он, снимая очки и энергично протирая их.
— А что это за миленькое голубое сияние?
— Это кварцевое кольцо, — сказал Джереми. — Это…
— Оно скручивает свет, — сказала Леди ЛеГион. — А затем пробивает брешь во вселенной.
— Правда? — сказал доктор Хопкинс, водружая очки на нос. — Как оригинально! Оттуда выскакивает кукушка?
Из худших слов, которые могут быть произнесены на лету, те, что известны как «о-оу», наверное, совмещают максимум леденящего нутро ужаса с минимумом трат на дыхание. И когда Лю-Цзы произнес их, Лобзангу не потребовалось объяснений. Он уже некоторое время наблюдал за облаками, которые становились все чернее, толще и страшнее.
— Рукоятка дрожит! — закричал Лю-Цзы.
— Это потому что прямо над нами буря! — проревел Лобзанг.
— Всего пару минут назад небо было голубым как колокольчик!
Анк-Морпорк приближался. Лобзанг мог разглядеть несколько самых высоких зданий и вьющуюся по равнине реку. И грозу, обложившую город со всех сторон.
— Мне придется посадить эту штуку, пока я еще в состоянии! — сказал Лю-Цзы. — Держись…
Метла снижалась до тех пор, пока их и капустные поля внизу не разделило всего несколько футов. Кочаны под сандалиями Лобзанга были похожи на мелькающие посадочные огоньки зеленого цвета.
Лобзанг услышал еще одно слово, которое не так страшно услышать в полете, но только не от того, кто за штурвалом.
— Э…
— Вы знаете, как
— Не наверняка, — выкрикнул Лю-Цзы. — Держись крепче, я попробую…
Метла задрала нос, но продолжала двигаться в прежнем направлении. Прутья зачиркали по капусте. Чтобы остановиться, им понадобилось преодолеть все поле, оставляя за собой глубокую борозду и запах давленой капусты.
— Ты в состоянии сейчас нарезать? — спросил дворник, выбираясь из расквашенных кочанов.
— Думаю, могу… — начал Лобзанг.
— Тогда пошевеливайся!
Лю-Цзы на бегу растворился в голубом сиянии. Лобзанг догнал его через сотню ярдов, но дворник продолжал расплываться, нарезая время все тоньше и тоньше. Подмастерье стиснул зубы и поднажал, напрягая каждый мускул.
Может старик и мошенничал с драками, но здесь все было честно. Мир из голубого стал индиговым, а потом неестественно чернильно-черным, словно в затмение.
Это было глубокое время. Лобзанг знал, в нем нельзя оставаться долго. Даже если вы стерпите жуткий холод, в теле оставались неприспособленные для такой среды детали. Зайди слишком далеко, и ты умрешь, если начнешь выходить слишком быстро…
Он, как и любой другой подмастерье, конечно, не видел этого, но в классах было достаточно графиков. Жизнь может стать намного, намного мучительнее, если кровь начнет двигаться через время быстрее, чем кости. Она будет еще и намного короче.
— Я не могу… продолжать, — задыхаясь, крикнул он, следуя за Лю-Цзы сквозь фиолетовый мрак.
— Можешь, — выдохнул дворник. — Ты же быстр, так?
— Меня не… учили…
Город приближался.
— Такому никого не учат! — прогремел Лю-Цзы. — Ты просто делаешь это, и видишь, что у тебя здорово получается!