Вор времени

– Э… – Сьюзен побледнела от перспективы. Ей предстояло объяснить законы ношения нижнего белья кому-то, кто даже кем-то, по сути, не был. – Приемлемо. Для того, кто решит это выяснить, – ответила она. – Слишком долго объяснять.

Леди ле Гион вздохнула.

– Как и все остальное, – откликнулась она. – Взять, к примеру, одежду. Заменитель кожи для сохранения тепла тела? Легко сказать. Ведь касательно одежды существует столько правил и исключений, понять которые совершенно невозможно!

Сьюзен окинула взглядом Брод-авеню. Оно было битком набито замершими телегами, но Аудиторов нигде не было видно.

– Ничего, мы на них еще наткнемся, – произнесла она вслух.

– Да. Их будет много. Сотни по меньшей мере, – подтвердила леди ле Гион.

– Почему?

– Потому что мы всегда стремились узнать, на что похожа жизнь.

– Тогда наш путь лежит на Зефирную улицу, – сказала Сьюзен.

– А что нас там ждет?

– Винрих и Боттхер.

– А кто они такие?

– Я думаю, первые герр Винрих и фрау Боттхер давным-давно умерли. Но их дело до сих пор живет и процветает, – ответила Сьюзен, перебегая улицу. – Нам нужны боеприпасы.

Леди ле Гион догнала ее.

– А, я все поняла. Они делают конфеты?

– Ха! Ты б еще спросила: гадит ли медведь в лесу? – фыркнула Сьюзен и тут же осознала свою ошибку[16].

Но слишком поздно. Леди ле Гион на мгновение задумалась.

– Да, – наконец сказала она. – Насколько мне известно, данные существа выделяют продукты жизнедеятельности именно так, как ты говоришь, по крайней мере в зонах умеренного климата, но существует ряд…

– Я просто хотела сказать: да, Винрих и Боттхер делают конфеты.

«Тщеславие, о тщеславие…» – подумал Лю-Цзе.

Он сидел на молочной повозке, беззастенчиво грохочущей по улицам застывшего города. Ронни считал себя богом, а существа подобного толка не привыкли прятаться. В смысле действительно прятаться. Обычно они всегда оставляют некое подтверждение своего существования – какую-нибудь изумрудную табличку, какой-нибудь шифр на гробнице в пустыне, хоть что-нибудь, что сказало бы пытливому исследователю: «Я был здесь, и я велик».

Чего еще могли бояться первые люди? Возможно, ночи. Холода. Медведей. Зимы. Звезд. Бескрайнего неба. Пауков. Змей. Друг друга. Люди столького всегда боялись!

Он сунул руку в котомку, достал потрепанный экземпляр Пути и наугад открыл.

Коан 97: «Наступай на других так, как хотел бы, чтобы они наступали на тебя». Гмм. Не слишком-то подходит к данной ситуации. Кроме того, он не был уверен в том, что записал эту фразу правильно, хотя она не раз выручала его. К примеру, на ногу слонам он старался не наступать.

Лю-Цзе попробовал еще раз.

Коан 124: «Ты поразишься, сколько всего можно увидеть, если открыть глаза».

– Что это за книга, а, монах? – спросил Ронни.

– Так, обычная маленькая книжка, – ответил Лю-Цзе и огляделся по сторонам.

Повозка проезжала мимо похоронного бюро. Владелец вложился в огромные застекленные витрины, хотя любой профессиональный гробовщик понимал: честно говоря, он не много такого может предложить, что выглядело бы привлекательно на витрине. Поэтому многие похоронные бюро ограничивались строгими темными занавесями и, быть может, изящной погребальной урной.

Но в этой витрине было… имя Пятого Всадника.

– Ха! – тихо воскликнул Лю-Цзе.

– Увидел что-то смешное, да, монах?

– А ведь если так рассудить… То вполне даже очевидно, – сказал Лю-Цзе скорее себе, а не Ронни.

Потом повернулся на своем сиденье и протянул руку.

– Очень рад познакомиться, – промолвил он. – Позволь же мне попробовать угадать, как тебя зовут.

И произнес имя.

Сьюзен допустила абсолютно несвойственную ей неточность. Назвать Винриха и Боттхер производителями конфет было все равно что назвать Леонарда Щеботанского неплохим художником, который любит покопаться в механизмах, а Смерть – человеком, с которым не хотелось бы часто встречаться. В принципе определение было достаточно точным, однако далеко не полным.

Во-первых, они не производили, а создавали. А это большая разница[17]. И, несмотря на то что их небольшая, но весьма изысканная лавочка все же торговала результатами этого труда, владельцы никогда не опускались до того, чтобы выкладывать свои товары на витрины. Ведь это могло быть расценено как… чрезмерное стремление продать. Обычно витрины «В&Б» были украшены шелковой и бархатной драпировкой с каким-нибудь одним особенным пралине или несколькими, но не больше трех, знаменитыми глазированными карамельками на небольшой стоечке. Ярлыков с указанием цены не было. Если вы спрашиваете о цене на конфеты «В&Б», значит, вы не можете их себе позволить. А если вы попробовали их хоть раз, но по-прежнему не можете их себе позволить, то вы начнете копить и экономить, грабить и распродавать старших членов своей семьи – а все ради того, чтобы еще хоть раз наполнить рот тем, во что язык влюбляется всеми своими сосочками и от чего душа превращается во взбитые сливки.

В тротуаре был предусмотрен потайной слив на тот случай, если задержавшиеся перед витриной люди вдруг пустят слюни.