Ворчание ездового пса

На этот раз общее минорное впечатление от выступления наших олимпийцев превалировало, и мы никак не ожидали результата от волейболистов, тем более, с бразильцами. Ну, серебро и серебро. Да ещё сразу наши не нашли свою игру и продули две партии подряд. На третьей вроде сравняли счет… я пошел глянуть в интернет, каков же результат матча… ведь в записи…

Оказалось, что это идёт прямая трансляция! И вот тут‑то мы и заболели. Мизерные шансы отыграться ещё были. Судья подсуживал бразильцам. Но как‑то так получилось, что ребята переломили ход матча. И пошло: мы с Надей метались по квартире, судорожно зажирая волнение чем попало и оря при каждом удачном мяче. Сердце колотилось. Я измерил давление: 170/90. Ну, для порядку глотнул таблетку лозапа.

Ну, победа! Ну, молодцы, надрали‑таки бразильцев! Ну, Мусэрский! Ну, ура… но никаких сил. Как теперь уснуть, когда сердце колотится, аж весь подпрыгиваю. И Надя такая же.

Как‑то мы все же уснули, часов в двенадцать. Вот же дураки старые.

Но какое острое, сильное ощущение причастности.

Как оказалось, россияне на Олимпиаде даже превысили прогноз по золотым медалям, и вообще по медалям. И в общем, выступление нашей сборной хорошее. Последние три дня были просто золотыми. Выступления художественных гимнасток доставляли изумительное наслаждение. Ну, молодцы.

А я не верил…

Завидую Михаилу Тарковскому. Он ещё молод, силен и уверен в себе. У него – потенциал. Это – помимо зависти к его таланту. Он свободен и сам себе хозяин. Где‑то там, далеко, у него жена, дети… а он – сам себе.

Потом скажут: вот – настоящий русский писатель. В таком безвременье – и писатель уровня Шукшина. В тайге.

Только вот… пишет ли он ещё, или бросил? Или ударился в бесполезную нынче поэзию?

Усталость. К вечеру… и к закату жизни. Нормальная усталость пожилого человека. Я – пожил. Мне через два года стукнет семьдесят. Боже мой. Ко мне люди обращаются так: «Василий ВасилИевич».

Пошел прогуляться. Вышел в поле, потом свернул на параллельную улицу, и так постепенно обошел свой околоток по периметру. Традиционно посетил старое, заброшенное кладбище, оно в сотне метров от моего дома. Ходил по людям и наблюдал, как из них растут деревья. Никто этого не видел, никому до этого нет дела. Я был там один. Думал о том, что многие из тех, кто лежит под ногами, прожили меньше, чем я. Уходя, поклонился им. Пусть простят меня за то, что я живу дольше.

Это все глубоко интимно.

Цени жизнь. Каждый день, каждый час.

Пасмурное утро. Возможно, пойдет дождик, и тогда временно свалится обязаловка возиться на огороде. А пока засяду‑ка я за раскас. Писать надо с утра.

Причем, как это у меня водится, начинаю с конца. Вот описываю разницу между московской и красноярской летными школами, осуждаю потребительский подход, который нынче превалирует. И думаю себе: ну что почерпнет из этих разсуждений читатель, ездящий на современном импортном автомобиле с автоматом. Он скажет: так ведь удобно же! Зачем, мол, мне заморачиваться поведением машины, когда она начинена автоматикой и ведёт себя соответственно задаваемой мною манере езды. А я решаю другие задачи.

Я ведь сам езжу на автомате, и мне нравится. Но… нравится не совсем. Иной раз хотел бы чуть подинамичнее… эх, нет под рукой знакомой «кочерги»…

То есть: автоматика загоняет человека в прокрустово ложе потреблятства.

Если бы при этом человек раскрывал освободившиеся возможности и таланты на созидание нового – да я бы обеими руками был за. Но ведь не раскрывает! Глохнет в нем творческое начало, убаюканное услужливой автоматизацией жизни, услажденное множеством услуг, растворившееся в лени удобств и удовольствий.

И современный пилот из того же теста. Автоматизированный полет, полет по нажатию кнопки, одним пальцем, ну никак не подвигает к творчеству. Обычная операторская деятельность, перед экраном монитора. Удобный столик. Джойстик. Ну, не на земле, конечно. И болтанка бывает, и боковик на посадке. Но – в общем‑то? Ленивое лежание в кресле.

Да что там. Я сам все последние годы полетов именно вот так возлежал в кресле, а самолет летел, управляемый либо автоматикой, либо моим экипажем. Но – не мною. Мне было лень. Мне было по–барски.

Поэтому я и переживаю. Одно дело было – барствовать, зная, что отработал свое, что зачётка работает на тебя и уже немного осталось. Другое – начинать свою долгую деятельность в опасной профессии, имея при этом кучу удобств и обволакивающих услуг. Нынешние пилоты–операторы не знают иных тревог, кроме операторских. Им неведома тревога о месте самолета, о том, правильны или ошибочны были расчеты, оправдается прогноз или нет, и вообще, тревога подвешенного между небом и землёй человека, ответственного за жизни доверившихся ему людей. Они оказывают услугу, и услугу эту надо оказать качественно, иначе затаскают. Их тревоги – бумажно–адвокатские.

Но как можно назвать авиацию услугой? Как можно считать услугой медицину? Ага: я тебе плачу деньги, а ты окажи мне услугу – качественно вылечи от рака.