Ворчливая моя совесть

— Долетим, Бен! — толкал своего дружка локтем под ребро Жора. — Долетим, если Летучий голодранец не встренется. Долетим! И не жалей про пиво, не жалей! Зато поглядели, как Иван Грозный убивает своего родного сына! А пивка мы еще хватим, Бен, не сомневайся! Наладим еще у тебя товарообмен веществ! Будешь еще красив, как я! Все бабы будут на тебя, Бен, рыбий глаз делать! А пока пусть у тебя внутренняя красота действует, тоже нужно, так ведь? — Друга бодрил, а у самого настроение неважное. Трехдневной паузой, отлучкой в иные миры как бы затушевались все домашние заботы и неприятности Жоры. А вернулся — и сразу навалилось. Во-первых, влетит от Бояршинова. Не дай бог, Бронников все узнает, тогда и вовсе… А здесь, в Базовом, Полина ждет. Он, конечно, домой не зашел, с одного самолета на другой, вертолета дождется — и на Подбазу поскорей, за руль. А зашел бы — досталось бы ему на орехи, да еще как! Вот напасть-то! Ведь разошлись уже, все культурно, вещи поделили, уехал он, двадцать пять процентов с него на Костика она стребовала, так чего же еще? Письма ему начала писать. «Добрый день или вечер, глубокоуважаемый Жорес Богданович! С приветом к Вам Ваша бывшая супруга Полина. Имя свое пишу, так как знаю — забыли Вы его…» А он взял да и ответил: «…что касаемо до нашего расторжения брака — переживаю об этом от всей души, чего и тебе желаю. Дурак я был, ну а ты была дура…» Обрадовалась Полина, письма в зубы, Костика в охапку — и сюда. И опять двадцать пять… То он ей в левый глаз, то она ему в левый. А Костик кораблики рисует, ракетные эсминцы. Костик моряком мечтает впоследствии работать. Но Полина, Полина — ну и характер. Ведь по второму разу расписались, по второму разу свадьбу играли, а она через неделю после свадьбы на десять суток его посадила. Хорошо еще, что одумалась, и без того Бояршинов зверем смотрит. Тут на день опоздал, в Москву смотался, и то… А если бы пришлось из-за Полины все десять суток поселковый Калининский проспект подметать? Заржавел бы без него родной «КрАЗ»!

«Черт меня толкнул в Москву с ним лететь, — вздыхал Бен, — хотя и хорошо в Москве, очень хорошо! Люди все красивые там, одеты хорошо. В хорошей одеже — человек вроде какой-то другой, умный с виду, вежливый, вроде пять лет в институте учился. Жалко, что столько времени на Третьяковскую галерею потратили, когда вышли — успели только в «Обувь» заскочить, возле метро. Купили по паре импортных вельветовых туфель, вот этих… Но, конечно, в Третьяковской тоже интересно было, стоило день убить». И Бен даже улыбнулся, забыв на миг о возможных последствиях их опоздания. Должны были вчера на работу выйти, а… Нелетная погода подвела, а то все вышло бы, как рассчитывали, как планировали. Утром, покимарив пару ночных часов на скамейках в Домодедове, они приехали на Калининский проспект, подбежали к пивбару. И ахнули. Очередь! Да какая — с километр… Полгорода явилось сюда в это утро пивком лечиться. После вчерашнего, видать… И тертый все народ, плечистый, горластый… Думать нечего, что пробьешься у таких без очереди.

— Слышь, Бен? Идея! Пока наша очередь дойдет, давай туда, куда тот кореш говорил, смотаемся, а? В эту… В Третьяковскую лотерею!