Неподалеку на траве расположились викинги, числом не более десятка. Кто-то спал, кто-то играл, кидая нож в очерченный круг и разделяя после по особым правилам землю, выигрывая или же уступая соперникам узкие клинья дерна. Двое неспешно переговаривались, посмеиваясь в густые усы, а один правил оселком лезвие меча. Благодаря длинным усищам и белым волосам спутать его с кем-то другим не смог бы никто.
Хевдинг Модольв Кетильсон отложил меч и поднялся навстречу своим воинам.
— С добычей?! — не то спросил, не то отметил очевидное он.
— А то? — осклабился Скафти. — Все как ты и говорил…
— Хвала Всевышнему, — перекрестился Белоголовый. — Отец Бернар оказался прав.
Он подошел ближе, внимательно оглядывая пленников, и вдруг нахмурился:
— Где дикарка?
— Убежала, — хмыкнул Скафти.
— Что значит — убежала? Ты слышал, что сказал отец Бернар?
— Да подумаешь…
— Я тебе дам «подумаешь»! — зарычал Модольв. — Ты чей хлеб жрешь?
— Ну… — Скафти развел руками. — Твой хлеб, хевдинг…
— Тогда выполнять приказы надо!
— Так, хевдинг! — вмешался Эйрик. — Мы Харальдовну привели! И ворлока тоже!
— Заткнись! — отмахнулся от него Модольв. — Тебя кто спрашивал? Как вы могли упустить дикарку?
— Ну… Как-как… — Скафти переминался с ноги на ногу. — Верткая она, что куница. Сбежала…
Кетильсон открыл было рот, чтобы выругаться, но передумал, плюнул в сердцах, едва не забрызгав сапоги рыжего викинга, развернулся и, подойдя к хижине, несколько раз постучал кулаком в дверь.
Заметив, как брезгливо скривился Эйрик, Вратко удивился — кто бы там мог скрываться? Но тут на пороге возникла сутулая фигура отца Бернара. Его лицо сияло как у апостола, которому удалось обратить к истинной вере целый народ закоренелых язычников. В пальцах монах держал небольшой ларец, памятный новгородцу по встрече Модольва и Эдгара Эдвардссона вблизи от берега Дервента. Насколько парень запомнил, внутри потемневшей от времени деревяшки должна храниться священная реликвия: ноготь Иисуса Христа.
— А! Вернулись! — неожиданно приветливо обратился к викингам вечно хмурый монах. — Как дела на поле брани? Крепко ли держится войско язычников?
— Норвежскому войску скоро конец, — неохотно ответил Скафти.
— Ты так говоришь, будто сопереживаешь этой беде.
— Там, в кругу щитов, стоят сейчас несколько человек, которые…
— С которыми тебя связывают узы дружбы? — прищурился Бернар.
— Нет, которые остались мне должны.
— Ну, сын мой, грех сребролюбия следует искоренять в себе. И тогда Господь наш, Пресветлый и Всеблагой, воздаст тебе по заслугам.
Скафти махнул рукой, словно бы соглашаясь, но на его лице не было заметно особого смирения или раскаяния. Викинг мало верил в небесное воздаяние за смиренное поведение здесь, на грешной земле. Точнее, совсем не верил.
— Мария Харальдовна здесь, — вмешался Модольв. — И ворлок-русич тоже.
— Да? — встрепенулся священнослужитель. Часто закивал. — Да, да, да… Именно это я и предполагал. Хродгейр-скальд решил спасти их, отправив подальше от боя? Так?
— Верно, — согласился Эйрик. — Мы как раз из лесу глядели, как Гарольд вновь переговоры с братцем затеял…
— Переговоры? И что же? Почему с Тостигом? Почему не с конунгом?
— Так убили же Харальда…
— Что ж ты молчал?! — воскликнул Модольв.
— И правда, сын мой, с этого начинать нужно было, — мягко заметил монах. — Не знаю, примет ли Господь душу человека, столь многогрешного, но я помолюсь за ее упокой.
— Это ж надо! — не мог успокоиться Кетильсон. — Харальд погиб! Мало мне верится, что с конунгом могли запросто совладать даже самые лучшие бойцы. Кто убил его?
— Да кто ж его знает? — развел руками худощавый викинг.
— Как так?
— Стрела его достала. В горло, — коротко пояснил седобородый урман, до того молчавший.
— Да примет Господь душу раба твоего грешного… — перекрестился Бернар. — Ладно, сын мой, сказывай дальше. Ты о переговорах что-то начинал… Выходит, Тостиг теперь в норвежском войске командует?
— Он самый, святой отец.
— Теперь судьба языческого войска ясна мне даже без молитвы и предзнаменований. Граф Тостиг кто угодно, но не полководец. Ладно, сказывай, что после было.
— Долго они беседовали, а потом конунг английский коня поворотил — чуть рот скотине не порвал.
— Видать послал его Тостиг Годвинссон, — добавил со смешком Скафти. — Далеко послал, по-королевски. Хоть и не полководец, а послать может от души…
— Тут саксы снова начали для боя строиться, — продолжал Эйрик. — Наши тоже подобрались, щиты сдвинули…
— Наши… — хмыкнул Скафти.
Эйрик не обратил внимания на его замечание.
— Начали, говорю, обе стороны к битве готовиться. Тут, глядим, идут, голубчики. С одним всего лишь охранником, да и тот раненый.
— С одним всего? — насмешливо передразнил хевдинг. — То-то я гляжу, Торд совсем не вернулся, а Скегги еле ковыляет, на ногу ступить не может.
— Это был Асмунд, — сказал Эйрик и ничего больше не пояснял.
— Хорошо. Бойцы хоть куда. Вдесятером едва-едва одного Асмунда одолели… — сварливо начал Модольв, но монах движением руки заставил его замолчать.
— То, что ворлока взяли живьем, что дочь Харальда пленили, это хорошо… Ведите их в дом!