Воробей, том 1 (СИ)

В доме барона мне прежде побывать не довелось. Хотя я, конечно же, много слышал об этом скромном снаружи, но по-царски роскошном внутри строении. Анфиладу парадных помещений бельэтажа открывал великолепный белый зал со статуями кариатид, поддерживающих вычурно украшенные балки потолка и огромным, ростовым портретом императора Александра Второго. Далее следовали парадная приемная, голубая гостиная с камином из мрамора и картинами, которым, как по мне, место было скорее в каком-нибудь музее, но никак не в доме банкира.

Вообще, все помещения, которыми провел меня молчаливый дворецкий, были лишены некоего духа, присущего жилому дому. Нигде не виднелось корзинки с оставленным до вечера вязанием, или детской игрушки забытой на роскошном диване. И запах. Всюду стояли вазы с живыми цветами, но ими совершенно не пахло. Как в музее. Поймал себя на хулиганском желании перевернуть первую из попавшихся вычурных банкеток, с тем чтоб отыскать инвентарный номер.

И наконец – столовая с накрытым столом, за которым меня уже ждал благодушно улыбавшийся барон.

- Вам не позавидуешь, мой друг, - хихикнул Щтиглиц после первой перемены блюд. – Теперь чего бы вы ни сделали, какое бы решение американского вопроса ни предложили молодому императору, все будет не хорошо.

- Отчего же, любезный Александр Людвигович? – технически мы были с ним в равном положении. Он ушел в отставку с чином действительного тайного советника, коий я получил при назначении на должность товарища председателя Совета министров империи. Мое личное состояние давно перевалило за отметку в пятнадцать миллионов, а его за пятьдесят, так я и моложе его. Было еще время наверстать. Так что говорить мы могли свободно, если даже не откровенно.

- Ежели вы примете доводы Константина Николаевича и, так же, как великий князь, сделаетесь сторонником скорейшего избавления от американских земель, так станут болтать, что вы, Герман Густавович, немец, продавший русские земли, - прямо заявил банкир. – А коли станете искать иной путь, так в записные недоброжелатели царского дяди попадете. Он, как мне говорили, изрядно вас ценит. Однако же не тогда, как дело касается заокеанского куска неприятностей.

- Превосходно, - скривился я. – Однако же признайтесь, это вы внушили князю мысль о необходимости избавиться от русской Америки?

- Что с того? – пожал плечами Штиглиц. – Не верьте досужим сплетням, Герман Густавович. Я, знаете ли, рожден был в России, и, как и прочие подданные императора, забочусь по мере сил о преуспевании Отчизны.

- Вот как? – даже слегка растерялся я. – Чем же владение Аляской может навредить Отчизне?

- Ах, причем тут Аляска, - отмахнулся серебряной с позолотой ложкой хозяин дома. – Она не более чем товар, за который дается изрядная цена. Надеюсь, вы успели ознакомиться с финансовым положением империи? Сколько ныне составляет государственный долг? Сто миллионов?

- Девяносто два.

- Девяносто два, - повторил за мной Штиглиц. – Сократили на восемь миллионов за полгода. Похвально. А вот братья Ротшильды готовы были списать шестьдесят, коли сделка со Стюартом и правительством САСШ состоялась бы. Вот так-то!

- Изрядно. А эти маневры с акциями РАК...

- Пффф, - хрюкнул носом Александр Людвигович. – Господи Всемогущий! Да это же сущая мелочь. Маленький презент великому князю...

- И кость собакам, коли стали бы искать виноватого, - тихо добавил я.

- И это тоже, - и не подумал оправдываться богатейший человек в империи. – Я лично не получил бы с этой операции и гнутого пфеннига.

- О да, - понимающе улыбнулся я. – Вы всего лишь все это организовали.

- Все верно, - отчего-то совершенно серьезно выговорил Штиглиц. – Поймите же, наконец! Продать Аляску должен был этот проходимец Стёкль. Протолкнуть сделку и получить личную выгоду – великий князь Константин. А я, я должен был остаться в истории человеком, сбросившим с России ярмо непосильного внешнего долга!

После обеда я в доме Штиглица не задержался. Хотя нам, безусловно нашлось бы о чем поговорить помимо махинаций с Аляской. И отставной глава Госбанка и я были приверженцами строительства везде, где только можно, транспортной инфраструктуры и промышленности, и готовы были вкладывать в это деньги. Вот только одно но! Никаких дел с этим господином, тщательнейшим образом просчитывавшим свой след в Истории, я иметь не желал. Противно было. Слишком уж сильно различались наши с ним представления о патриотизме.

«Разведданными» удалось поделиться с императором уже спустя пару дней. Сначала изложил в общих чертах, а после поделился и штиглицивским видением ситуации. Это я о том, что какой бы проект решения аляскинской проблемы я не предложил, все будет не хорошо. Куда ни кинь – везде клин. Или обвинят в распродаже Родины, или накрепко рассорят с князем Константином. На этом сделал особый акцент. В конце концов, я человек молодого царя, пока еще не особенно крепко сидящего на троне. Обиды старших членов императорской семьи на меня, воспримутся в обществе, как признаки охлаждения отношений Николая с дядьями. Что в тот момент было никому не нужно.