Ворон

Последние слова, он произнес едва различимым шепотом, и, в это время, вышла из-за пушистого облачка луна. Озеро засияло, пышным; и кажущимся теплым, в окружающей прохладе, серебристым ковром. А с неба, беззвучно, так плавно, будто в прекрасном танце, слетели двенадцать лебедей. Только один из них, был недвижим, ибо остальные несли его на своих крыльях; вот уложили они его на воду, а голову и шею, как на перину — на свои белые спины. И услышал Лиэль их печальные голоса:

— Твое крыло — какая тяжелая рана! Что же делать? Ведь, не можем мы оставить здесь замерзать тебя…

Как часто забилось сердце Лиэля! — ведь, лебедей он любил больше иных птиц; любовался на них, как на созданий высших и никогда бы не посмел направить стрелу, в эту величественную, неземную красу. И теперь лебеди услышали, как забилось его сердце; увидели, как заблистали слезы.

— Милые, милые мои лебеди. Пожалуйста, не бойтесь меня. Ах, как хотел бы я сделать вам добро. Если бы вы позволили, я залечил бы крыло вашего брата — я знаю коренья, в которых великая сила — за три дня крыло срастется, и… он сможет лететь вместе с вами. — тут по щеке его покатилась слеза.

Конечно, лебеди согласились на такое предложение. Они поднесли раненного своего брата к берегу; Лиэль бережно принял его, и отнес в дом — предложил погостить им у него; однако, они ответили, что не приемлют других куполов — кроме купола небесного, и сказав, что на день третий вернуться — оставили его.

Скоро подействовало леченье Лиэля — и прекрасная птица только и ждала, когда наберутся силой ее крылья. Теперь Лиэль часто спрашивал о полетах, и о дальней земле, а лебедь вдохновенно ему рассказывал. И вот настал третий день — шуршал за распахнутом окном, ковер из палых листьев; сидели на нем одиннадцать лебедей, ждали излеченного своего брата. А тот сидел, плавно изогнув свою шею рядом с Лиэлем и говорил:

— Я хочу отблагодарить тебя, только вот не знаю, как.

— Одного лишь хочу я! — с пылом, громко выкрикнул юноша. — Лететь вместе с вами! Ах, вот кабы, можно было до следующей весны обменяться нам телами…

— Достойная просьба. — молвил лебедь. — …Хорошо же — исполним ее.

Лиэль вышел во двор, а лебеди закружились вокруг него. Все быстрее и быстрее становился этот хоровод; вот уж и не видно ничего, кроме стремительных белых крыльев — юноша не мог устоять на месте, и он тоже влился в этот круг; да тут и почувствовал, что есть у него крылья, что летит он! Вот взмыл он в небо, да мельком увидел, свое прежнее тело, в которым жил теперь дух лебедя — он печальными глазами следил ему вослед…

А что может сравниться с чувством полета?! Лиэль и кричал, и пел от восторга; и, казалось ему теперь не мыслимым, что можно опустится на землю, и медленно идти по ней ногами — впереди всех лебедей летел он, да стремился он все выше подняться. Целый день провели в полете, а, когда наступила ночь, и время сна, совсем не хотел он к земле опускаться… И ночью, когда братья его спали, он кружил над ними; и поднимался так высоко к звездам, как только мог. Но вот, наконец, рассвет, и они смогли продолжить путешествие…

Наступил день, и открылась пред ними земля; где весна, обнявшись в нежном поцелуе с летом, царят круглый год; где звенят каскады из величавых хрустальных фонтанов, где цветы распускаются величавыми древами; где столько чудес, что их в жизнь и не опишешь и не осмотришь.

Там, на опустились они к озеру, дно которого было глубоко, но вода была так чиста, что будто ее и вообще не было. В центре озера, на острове высился дворец, из небесного хрусталя. В нем раскрылись двери, и вышла, приветствовать лебедей дева, сотканная из небесной лазури, да частоты апрельских облаков. Лиэль счастлив был тем, что мог ею любоваться. А она расспросила лебедей про дорогу, пожалела их брата, и поблагодарила Лиэля, после чего сказала, что может он, летать над всей ее землею — только за белые горы не залетать, так как дующие там ледяные ветры сразу же должны были заморозить его.

Счастливый такой судьбою, целые дни проводил он в полетах, а под вечер, возвращался к озеру, где вместе с братьями своими, слушал пение девы из Хрустального дворца — и уж, и позабыть успел и про дом свой, и про то, что рано или поздно придется возвращаться туда…

В один из закатов, из глубины небесной, к хрустальному дворцу, точно три корабля, из света звездного созданный спустились; только, когда встали они на земле, понял Лиэль, что — это три брата, столь же небесно прекрасные, как и их сестра, которая с пеньем, вышла к ним навстречу. В тот день устроили пир; в котором были счастливы все кроме Лиэля. Ведь, эти прекрасные создания, могли летать среди звезд! Ах, как хотел бы Лиэль, хоть ненадолго, испытать то, что испытывали они; увидеть хоть немногое, из того, что видели они. Потому, он сидел под темными ветвями, и шептал:

— Видно — это в духе каждого человека — никогда не останавливаться на достигнутом — подниматься все выше. Но, как же мои родители могли подчиниться воли дерева? Отдать кипящую в их жилах кровь для него?.. К звездам, к звездам!