Ворон и Голландка

– Совсем наоборот. Он говорил, что мать занимается керамикой как хобби. А вы, оказывается, та самая Фелиция Кендалл. Ваши работы так известны, что даже такая невежда, как я, их знает. Я помню, вы когда-то получили заказ на скульптуру Генри Луиса Менкена[52]. Но Ворон ничего такого не рассказывал.

Фелиция осторожно улыбнулась.

– Дети видят своих родителей не так, как их видят другие. Я всегда была в первую очередь мамашей. Так и должно быть.

– Значит, вы, наверное, ставили желания Ворона выше своих собственных?

«Это многое объяснило бы, – подумала Тесс, – его радость, его веру в мир».

– Нет, вовсе нет. На самом деле я всегда верила, что Ворон будет счастлив, если будем счастливы мы. Мы уехали из Бостона в Шарлотсвилл именно ради этого. Даже несмотря на то, что карьера Криса наверняка пошла бы… по более крутой траектории, если бы он остался в Гарварде.

Фелиция снова смутилась по непонятной причине. У счастливых родителей счастливые дети. Тесс задумалась, возникала ли когда-нибудь у ее предков столь оригинальная мысль. Не то чтобы они были несчастливы, просто больше думали об отношениях друг с другом, чем с ней, поэтому дома она частенько чувствовала себя посторонней. Единственное пятно на бесконечной идиллии их страстных ссор и еще более страстных примирений.

– Устала в дороге? – спросила Фелиция. – Я приготовила тебе комнату Ворона. Или хочешь чашечку кофе? Пока тепло, можно посидеть здесь, хотя бы до захода солнца.

Прежде чем Тесс успела ответить, на дорожке раздались шаги и скрипнула задвижка на садовых воротах. Монаган заметила огонек, промелькнувший в глазах Фелиции, и подумала, как это возможно – даже через четверть века искренне радоваться приходу второй половинки.

Затем она увидела Криса Рэнсома. Он тяжело дышал, лицо раскраснелось после, судя по всему, продолжительной пробежки. Он был высок, как и его сын, с короткими черными волосами, таким же острым лицом и длинными ногами.

Лет на десять младше Фелиции Кендалл, по меньше мере. А то и на все пятнадцать.

– Тесс Монаган, – сказал он, протягивая ей руку. – Очень приятно.

Она не приняла руки, а лишь стояла и смотрела на эту пару – мужчина, так похожий на своего сына, и приятная женщина с убранными наверх темными волосами и широкими плечами. Тесс уже видела их раньше. Видела их отражение в стеклах дверей на своей веранде и в витринах магазинов в Феллс-Пойнт. Эти были постарше – но казались настолько похожими, что пробирала дрожь. Дежавю, ей было известно, – это когда мозг неправильно воспринимает что-то. Но она и в самом деле видела эту пару, причем много раз. «Представь нас такими на нашей рождественской открытке», – сказал Ворон после того, как они впервые переспали. Он схватил ее за бедро, Тесс, голая, вылезла из постели и отразилась в зеркале над комодом. Это были самые отвратные слова, которые ей кто-либо говорил после секса. И самые трогательные.

Теперь она поняла: Ворону просто нужна была девушка, похожая на ту, которая вышла замуж за его молодого отца.

* * *

Чуть позже Тесс лежала на кровати в комнате Ворона поверх покрывала и разглядывала постер «Дэйв Мэтьюс бэнд»[53]. Ей казалось, что она весь вечер только и отвечала «нет».

«Нет, работа не нужна».

«Нет, не надо больше картошки, хотя она очень вкусная, спасибо».

«Нет, не знаю, смогу ли работать в Техасе. Даже не в курсе, действует ли там моя лицензия и можно ли мне носить оружие в Виргинии».

«Нет, не давайте Эсски больше ветчины, в ней слишком много натрия».

«Нет, ничего не знала и не слышала про Ворона, пока не пришло письмо».

«Нет, нет, нет».

Но Фелиция и Крис не сдавались. Наверное, они считали, что провели удачный маневр, поселив Тесс в детской комнате Ворона, полной его вещей. Но это лишь прибавило ей решимости покинуть их дом и убраться из Шарлотсвилла подальше. Фелиция и Крис, дававшие сыну все, что тот хотел, теперь, судя по всему, твердо решили вернуть ему Тесс.

Но родители не понимали, что он не хотел ее, а она не хотела его.

Раздался стук в дверь, в проем просунулась голова Криса Рэнсома.

– Можно войти?

– Это же ваш дом.

Он отодвинул стул от деревянного письменного стола, настолько поврежденного, будто на нем провели множество опасных химических экспериментов, и сел.

– Ты так тихо вела себя за ужином, – легко улыбнулся он. – За весь вечер произнесла всего несколько слов.

– Я желаю вам лишь самого лучшего. Я вполне понимаю вашу озабоченность, но нужно нанять детектива, который хорошо знает Техас.

– Зато ты знаешь Ворона.

– Разве?

Пальцы Криса Рэнсома стучали по надписям, выцарапанным на столе, который ломился от всевозможных мальчишеских коллекций – птичьи гнезда, камни, наконечники стрел. Комната напоминала музей, сохраненный не столько на случай возвращения Ворона, сколько для того, чтобы будущие поколения, если пожелают, увидели ее такой, какой тот ее оставил. «А здесь известный композитор (художник, будущий президент страны) играл с моделями самолетов и изучал ночное небо в телескоп». Родители же Тесс превратили ее комнату в комнату для досуга, как только она окончила колледж.

– Не совсем понимаю, Тесс.