Ворон и Голландка

– А что, законом запрещено даже смотреть? Знаю, знаю, священник говорит, греховно даже думать об этом, но законы суда все же не законы церкви. Суд позволяет думать о чем угодно, если только ты не совершаешь того, о чем думаешь. А церковь, наоборот, позволяет делать что угодно, если только ты исповедуешься. Это твоя подружка? Великовата, как по мне. Мне нравятся плоскогрудые. Но ты и так это хорошо знаешь.

– Это Тесс Монаган, мы работаем над одним делом. Тесс, это Альберто Рохас, мой бывший клиент.

– Приятно познакомиться.

К радости Тесс, Рохас не протянул руки. Он выглядел достаточно опрятным, но от него пахло слишком сладко, будто он с головой окунулся в одеколон, чтобы скрыть какой-то непреодолимый отвратительный запах.

Трэхо поставил один блестящий лофер на нижнюю ступеньку крыльца, но ближе подходить не стал.

– Ты давно был в Хантсвилле, Эл?

– Сам знаешь, – его слова выходили смоченными и мягкими, будто в его злобном рту было слишком влажно. – Ты же был моим юристом, хотя ничем хорошим это не обернулось. Мама отдала тебе все наши деньги, и за что? Я все равно отправился в тюрьму.

– На два года. Они хотели посадить тебя на двадцать, помнишь? И все из-за того, что у тебя на бампере была наклейка: «Посигналь, если нравятся педофилы». Вместо этого тебя обвинили в автоугоне.

– И в следующий раз, – сказал Рохас, – я не буду воровать машины.

– Никакого следующего раза. Ты же дал слово, помнишь? Помнишь, как ты сидел у меня в кабинете и в присутствии своей мамы кричал, что научишься себя контролировать, если тебе дадут шанс. И потом, все твои соседи получили письма. Они знают, что ты вернулся в район, знают, что ты сделал с той девочкой. Твоя фотография висит в начальной школе, в магазинах, в «холодильниках». Тебя никогда не подпустят к детям.

– Это большой город, abogado. Здесь много школ, магазинов и «холодильников». И парков, и игровых площадок.

– И поэтому тебе повесили эту штуку на ногу, – Тесс посмотрела вниз и увидела под широкими габардиновыми брюками Рохаса электронный браслет.

– Да, ты хорошо поработал, юрист. Ты действительно обо мне позаботился.

– Ты смеешься, а это правда. А ты завел себе друзей в Хантсвилле?

– Я был хорошим мальчиком. А как же?

– Там было двое здешних, Лейлен Уикс и Том Дарден, они мотали большой срок за похищение ребенка. Знаешь их?

– Ханствилл – большое место, даже побольше некоторых городов будет.

– Да, но мальчики, которые любят маленьких мальчиков и девочек, обычно узнают друг друга, не так ли? Я немного навел справки о Дардене и Уиксе. Ходил слух, что они украли того пацана, Дэнни Бойда, не из-за денег, а чтобы его изнасиловать. Этот факт скрыли ради безопасности пацана, но слухи-то ходят. Тебе что-нибудь об этом известно?

Рохас улыбнулся. Зубы у него оказались такие же коричневые, что и бутылка, из которой он пил.

– Значит, ты их знал.

– Немного. Не близко. Они любили всем рассказывать, какие они большие и плохие hombres[156], какие делалают ужасные, серьезные дела.

Он присосался к бутылке – но не пил из нее, а просто посасывал горлышко.

– Лично я всегда считал их полным дерьмом.

– Тогда, думаю, у вас не было никаких планов собраться вместе, когда окажетесь в Сан-Антонио.

– Я же сказал, мы не были большими друзьями.

Рик вынул двадцатидолларовую купюру. Рохас взял ее, свернул, как сигарету, и подул в нее. Звук был похож на казу[157].

– Копы дали мне пятьдесят.

– Копы уже сюда приезжали?

– О да, – он улыбнулся в ответ на изумление Рика. – Они даже задавали те же вопросы, но они были ко мне добрее. Разговаривали более уважительно.

– И что ты им сказал?

– Как же я скажу тебе за двадцатку то, что им сказал за пятьдесят?

Рохас проговорил это таким ласковым тоном, будто всю свою жизнь занимался вопросами этики и чести. Трэхо вытащил еще одну двадцатку и десятку, и Рохас сунул их себе за пояс на тот же манер, каким стриптизерша засовывает деньги в стринги.

– Они сказали, что на воле их ждут деньги. И что они обеспечены на всю жизнь.

– И ты все это рассказал полиции?

– Возможно.

Рохас развернул одну из двадцаток и стал водить ею между зубами, как зубной нитью. Тесс пожалела продавца на кассе, который, ничего не подозревая, однажды возьмет эту банкноту в руки.

– Возможно, я сказал им больше, сказал им даже, чем хвастались Дарден и Уикс и о чем никогда не упоминали. Не знаю, abogado. Для меня все дни одинаковы, знаешь ли. Я просто сижу на крыльце и наблюдаю за детьми, которые проходят мимо. Хотя я мог бы внести в свою жизнь какое-нибудь разнообразие. Разнообразие – это изюминка жизни. Или как там говорят?

За сеткой на двери неясно проявилась фигура женщины.

– Quienes son, Alberto?[158] – настороженно спросила она.

– Сеньор Трэхо, мой прекрасный, прекрасный юрист, и какая-то grandota[159], – ответил Рохас. – Помнишь мистера Трэхо? Тот, которому ты заплатила все наши деньги, чтобы меня отпустили домой, к тебе, и посадили на цепь, как маленькую обезьянку.