Ворон и медведь (СИ)

Королева Ярослава вернулась в Скитинг уже к вечеру — путь от Тюрингенского леса занял больше времени, чем она думала. Первое, что она увидела — это возносящийся от реки дым огромного костра. Обуреваемая внезапным дурным предчувствием, она развернула коня к Унструту, но, не проехав и двухсот шагов, встретилась со старшим сыном, ехавшим впереди своих воинов. Первое, что ей бросилось в глаза — на его волосах красовался королевский серебряный обруч, увенчанный фигуркой медведя.

— Поворачивай коней, матушка, — сказал Крут, — там не на что больше смотреть. Погребальный костер отгорел, а Атаульф уже на пути в Хель.

— Ты что же...ты...

— Он умер, матушка, — кивнул Крут, — я убил плохого короля и труса, предавшего наших богов. С двоевластием покончено — теперь Крут единолично правит Тюрингией. Разве ты не рада за меня?

Он осекся, удивленно уставившись на мать — на ее враз побелевшем лице, читался такой ужас, какого никто доселе не видел у решительной и жестокой королевы Тюрингии.

Братство ножей

На обширной равнине, заросшей вереском и можжевельником, кипел жестокий бой. Лязг стали и воинственные крики заглушали даже раскаты грома, время от времени разносившиеся над равниной. Дождь, срывавшийся из заволокших небо сизо-черных туч, на земле становился красным от крови, пропитавшей и без того влажную почву. Любой наблюдатель со стороны затруднился бы определить, кто есть кто в этом побоище — с обеих сторон дрались светловолосые и рыжие мужи, рубившие друг друга боевыми топорами, мозжившие головы дубинами и выпускавшие кишки ножами-скрамасаксами. С обеих сторон сражались и сероглазые воины, с прядями русых волос на бритых головах и причудливыми наколками на руках. Лишь немногие здесь имели кольчуги — большинство облачились в куртки из оленьей кожи или войлочной шерсти. Шлемы носили и вовсе единицы — те, в ком даже неискушенный взгляд сразу бы определил предводителей. Среди них особенно выделялся высокий крепкий мужчина, чьи широченные плечи, казалось, вот-вот порвут панцирь с изображением распахнувшего крылья ворона на груди. Позолоченный ворон украшал и высокий шлем, из-под которого выбивались рыжие волосы. Своим боевым топором воин махалсловно дровосек — и как подрубленные деревья валились наседавшие со всех сторон враги, разрубленные чуть ли не пополам с одного удара. Кровожадная улыбка, словно волчий оскал, пробивалась сквозь густую бороду, пока воин, орудуя топором, прорывался в самую гущу врагов. Вокруг него сплотились и другие — из тех, кто имел хоть какие-то доспехи, — и сейчас стальной клин все глубже проникал в уже дрогнувшего противника. Над головой рыжеволосого реяло кроваво-красное знамя, с изображениемчерного ворона.

В пылу битвы рыжебородый воитель не сразу услышал, как изменились крики позади, как ярость сменились растерянностью или даже страхом. Прогремел раскат грома, блеснула молния и в следующий миг послышался топот множества копыт. Грозный крик разнесся над равниной и в следующий миг в стальной клин врезался конный отряд, вылетевший из неприметного оврага, почти скрытого густым кустарником. Впереди, на гнедом жеребце скакал высокий молодой человек с красивым, но хищным лицом. Длинные светлые волосы выбивались из-под шлема, увенчанного фигуркой медведя. Из других доспехов он носил явно трофейный, невесть откуда взятый ромейский панцирь с Медузой Горгоной на груди. Огромные змеи вились вокруг искаженного злобой лика — и такое же злобное торжество горело в серых глазах молодого воина. Привстав в седле, он наносил мечом удары направо и налево, каждым взмахом снося чью-то голову.

Не ожидавший подобного удара клин нападавших остановился, пытаясь развернуться навстречу новому врагу. Приободрившаяся пехота с новыми силами ринулась на воинство рыжебородого — и иные из его соратников уже лихорадочно оглядывались ища пути для бегства. Рыжеволосый также заметил это — и лицо его исказилось бешеной яростью берсерка.

— Умри, отродье троллей!

Взревев, как медведь, он рванулся вперед, в слепой ярости нанося удары, уже не разбирая своих и чужих. Нападавшие шарахнулись в разные стороны и внезапно рыжебородый оказался лицом к лицу с вражеским предводителем. Тот едва успел поднять коня на дыбы, когда лезвие топора с влажным хрустом врубилась в грудь скакуна. Жалобно заржав, конь повалился на землю, в агонии суча ногами и истекая кровью из страшной раны — светловолосый всадник едва успел соскочить на землю. В следующий миг перед ним вырос рыжебородый, оказавшись чуть ли не на голову выше противника. Окровавленный рот искривился в пренебрежительной улыбке, когда воин увидел сколь молод его враг.

— Саксонский щенок, чего ты стоишь без коня? — рявкнул он, — клянусь Тором, сегодня сука, что тебя родила, будет выть от горя!