Ворон и ветвь

Толстые корни белеют в лунном свете, стоит стряхнуть с них землю. Корявые подобия человечков шевелятся под пальцами, искажают рожицы, но вслух кричать не смеют, чуя кровь сидхе – хозяев трав. Самое трудное – выкопать корень целиком, не повредив ни единого волоска, чтобы сила не ушла впустую. Темно-зеленые резные листья, покрытые серебристым пушком, шелестят, уклоняясь от ладоней, оскорбленно съеживаются под прикосновениями и поникают, тускнеют, стоит воткнуть возле них нож в рыхлый луговой перегной… Лучшую мандрагору, сполна впитавшую силу солнечного года, берут в полнолуние между Самайном и Йолем. Только ни один человек в здравом рассудке не отправится на сбор трав после Самайна: все, что покрывает земную плоть в эту пору, по древнему договору между богами принадлежит сидхе. Время людей – от Бельтайна до Самайна. И если на весенний сбор Дивный народ может взглянуть сквозь пальцы, то наступление зимней тьмы следует чтить свято. Но в положении ублюдка есть свои преимущества…

Корни ложатся в плетеную корзину ровно, один к одному, извиваясь и приглушенно повизгивая. Пятый, шестой… Жадничать не стоит, но ведь целый год впереди. Да и сбор не всегда бывает столь удачен. А кони сидхе ступают бесшумно. Так что я вполне мог не заметить его, стоя на коленях у очередного куста, пока всадник не подъехал совсем близко. Впрочем, он не слишком скрывается. Последние осенние кузнечики, ошалело трещащие до этого, настороженно смолкают. Тревожно ухает сыч-луговик. Прыскают в стороны мыши, спеша убраться с пути коня. А он еще и появился с подветренной стороны. Великие древние боги, в которых я не верю… Или это нарочно?

– Кереннаэльвен, бывший ранее Боярышником! Внемли посланию из холмов…

– А ночь была столь дивной, – грустно прерываю его я.

Удивленный взгляд, запинка… Забавный. То ли совсем юный, то ли просто глупый. Расшитый золотом алый шелк, сверкающие рукояти клинков на поясе… Нарядный, как йольское дерево. Или как подарок. Среди зарослей мандрагоры, правильно разложенный, смотрелся бы замечательно! Поднявшись с колен, я тщательно отряхиваюсь, проследив, чтобы не осталось ни комочка грязи, выпрямляюсь. Широкий серебряный нож так и остался у полувыкопанного куста. Ладони пустые. На поясе – ничего. Смотри, как я беззащитен! Ну же, иди сюда…

Он соскакивает с коня, делает шаг, пиная по дороге корзину, второй… Далеко. Еще бы немного… Убить могу и сейчас, но пока вроде бы не за что. А для разговора – далеко.

– Королева Звездных холмов, светлейшая Вереск, желает видеть тебя, изгнанник!

– Поистине дивной была эта ночь, – повторяю я лениво. – Пока ты не появился…

– Ты меня слышал? Королева желает! Следуй за мной! Именем твоим призываю тебя – Кереннаэльвен аэд’Тираннас ларин Маэльтирэ Арайдин-ле-Коравен…

Лунный свет – ядовитое молоко – заливает воздух: не вдохнуть. Он же белый – отчего в глазах темнеет? Поляна качается под ногами корабельной палубой в шторм. Ах ты, маленькая дрянь! Отдать мое имя – этому? Ти-хо… Тихо, Керен. Небо – сверху, земля – под ногами… Всё на месте… Я с трудом перевожу дыхание под его торжествующим взглядом, улыбаюсь в изумленное лицо. Я не чистокровный, мальчик. Меня не уложишь набором звуков! Мое имя – это не я. Не я! Больно-то как… Что-то рвется внутри. Далеко ушел от родного кэрна, зови – не дозовешься.

– Но куда лучше эта ночь может стать, если ты отсюда уберешься, – скучающе говорю я. – И перестань топтать траву, ради Древних. У меня совершенно нет времени на косноязычных невоспитанных мальчишек.

И он не выдерживает. Ало-золотая молния течет ко мне – свистит клинок! Не такая уж скучная ночь. Тонкий, словно лунный луч, и такой же узкий меч падает из пальцев. Да, запястье на излом – это больно. Кто же пропускает врага за спину? Замираем в объятиях посреди залитого молоком полнолуния луга. Шелестит вокруг поляны сухой дрок, мечутся тени. Щека к щеке, между его шелком и моим льном нитку не протянешь! Нож у его горла – другой, не тот, что дразнится возле мандрагоры. Зря, что ли, я сапоги чистил?

– Так светлая дама Вереск ныне коронована в Звездных холмах? – нежно шепчу ему в ухо. – Давно же я не бывал в лугах Дивной страны… Тем более нет ей чести в таком неучтивом посланце…

Гладкая и нежная, как цветочный лепесток, кожа… Золотисто-каштановый жгут волос до пояса… Пропустить бы между пальцами, намотать на ладонь, оттягивая голову назад… Рубашка расшита узором из плетей вьюнка, такая тонкая, что его тепло греет мне грудь. Вьюнок… Род не из знатных, но старый, сильный. Под тонкой кожей на горле бьется жилка, маня приласкать: сначала губами, потом лезвием, а после опять губами. И сам он гибкий и тонкий, как лоза. Только благовония все портят: сквозь тяжелую волну жасмина и ночной фиалки с трудом пробивается истинный запах тела.

– Отпусти немедленно, – бросает он надменно и невольно ахает, когда нож оказывается ближе, почти касаясь кожи.

Высокородный сидхе. Древняя кровь, столь чистая, что даже близость железа обжигает. О да, к вопросу о преимуществах ублюдков…