Ворон и ветвь

– Я ведь рассказывал его историю. Тот надзиратель не был единственным, всего лишь первым. В его смерти Рыжика как раз никто не обвинил – у мальчика хватило хитрости представить все случайностью. А вот потом… Сам подумай, об одержимости злым духом зря не говорят даже ваши собратья. И никто не стал бы вызывать псов инквизиции ради потехи. Рыжик действительно не переносил чужих прикосновений. Мальчишки, которые его толкали, новый надзиратель, кухарка, мимоходом потрепавшая мальчика по голове…

– Господи… – сдавленно отзывается Санс.

– Да, ты понял. У меня ушел почти год, чтобы Рыжик перестал ненавидеть одно-единственное существо: меня самого. Знаешь, бывают такие уязвимые души, с которых не стереть то, что однажды впечаталось. Он очень старался ради меня, но из Рыжика никогда не вышло бы мага. Идеальный помощник – да. Но мне не нужны исполнительные куклы. А человеком ему было уже не стать. Из Рыжика даже палача не вышло бы: он слишком увлекался процессом. И просто выгнать его было нельзя. Все равно что чуму выпустить на волю. Все, что я мог сделать для Рыжика, – убить его без боли и страха, уж это он заслужил.

– Господи, – шепчет Санс, – прими души рабов твоих, Дорина и Ронана…

Не выдержав, я фыркаю.

– Прости, – сразу же извиняюсь, – не хотел оскорбить твои чувства, но это твой товарищ обещал за тебя молиться. Не забавно ли? Впрочем, вижу, для тебя не забавно.

– Я не вижу ничего смешного в человеческой смерти.

– Не смешного, монах. Забавного. Вы, люди, вечно путаете эти понятия… Неважно. Если бы не я, Рыжик мог умереть два года назад и гораздо более неприятной смертью. Поверь, я был с ним куда добрее, чем со многими до него.

Священник облизывает пересохшие губы, пытается сглотнуть.

– Он не виноват… Не виноват, что родился таким. И что с ним сделали… это.

– А разве я его в чем-то винил? Это пустой разговор, друг мой.

– Не пустой, – решительно возражает священник. – Ты разыгрываешь людей, как карты. Но этот юноша любил тебя. Как ты не понимаешь, что нет ничего важнее любви? Если он мог любить…

– Такого, как я? – подсказываю запнувшемуся книжнику. – Не бойся, продолжай.

– Да! Такого, как ты. Значит, его душа была не безнадежна. Да и не бывает безнадежных душ… Он мог вернуться из Тьмы!

– Разумеется, мог, – негромко соглашаюсь я, щурясь от болезненных ударов крови в висках. – Иначе какой смысл был в его использовании для Щита? Не бывает безнадежных душ? Возможно, ты и прав. Но стоит ли живописцу терять время, рисуя шедевр на песке?

– Мы не поймем друг друга… И прости, но мне… жаль тебя.

– Разве ты больше не считаешь меня нелюдем? – улыбаюсь я.

– Разве нельзя пожалеть и нелюдя? – отвечает он вопросом на вопрос.

Забавный человечек. Даже жаль, что время уходит столь быстро.

– Тебе бы следовало пожалеть себя, книжник, – мягко напоминаю я.

– Да, наверное. Что ты сделаешь со мной? – обреченно спрашивает Санс.

Он устал. Устал бояться, думать – да просто устал. Даже не вздрагивает, когда я подхожу и расстегиваю ремни. Тяжело опирается мне на плечо, ковыляет к креслу, осторожно подходя со свободной стороны, и послушно опускается в него. Только в глазах – настороженное удивление.

– А вот это зависит от тебя, – сообщаю я, присаживаясь напротив, на край стола, и загораживая от него спиной песочные часы. – Сам-то как думаешь?

Книжник измученно пожимает плечами.

– Убьешь…

– Разумеется. Вопрос в том, как и зачем. Смерть – еще не самое страшное, что может случиться с человеком. Но я ведь обещал отправить тебя к епископу. Разве ты не видишь противоречия?

Мне действительно интересно, как он ответит. От этого зависит дальнейший разговор. Помолчав, Санс неожиданно твердо смотрит мне в глаза.

– Я не знаю. Ты не можешь солгать напрямую, но твой народ умеет скрывать правду. Дорин поверил тебе – и вот что с ним стало. Даже этот несчастный мальчик – ты и ему не сказал ни слова лжи. Как могу поверить я? Я не настолько умен, чтобы тягаться с фэйри в коварстве.

– Ты же сам сказал, что я полукровка, – усмехаюсь в ответ.

– Нельзя быть наполовину честным или наполовину добрым.

– Интересное мнение. В другой раз я бы с тобой поспорил, священник.

– А сейчас у тебя нет времени, правда? И что тебе от меня нужно, колдун? Ты плетешь силки из слов, вместо того чтобы просто взять желаемое. Значит, тебе нужно что-то, что я могу и не дать?

От неожиданности я просто смотрю на него, а потом смеюсь. Голова тут же откликается тупой предупреждающей болью, но это неважно. До чего же хорош!

– Знаешь, священник, – отсмеявшись, говорю я, – жаль, что мы не встретились лет тридцать назад. Из тебя вышел бы толк. Ты достаточно умен, чтобы видеть правду, и достаточно храбр, чтобы не врать себе самому. Неплохие качества для чародея.

– Я дитя Господа и не пожелал бы себе другой судьбы, – с достоинством возражает Санс.

– Для этого нужно знать, от чего отказываешься. Ты прав, я хочу того, что ты можешь дать только по доброй воле. Третий компонент. Твоя душа. Или, если угодно, твой разум, книжник Санс. Сущность, в общем.

– Объясни, – тихо говорит Санс.