Ворон на снегу. Мальчишка с большим сердцем

Как я и предполагал, ночью взвод снялся с обороны. Но пошли мы не к лесу, а дальше по оврагу, который забирал вправо. Шли без всякого интервала, натыкаясь один на другого. Никто не звякал ни котелком, ни оружием. Рассвет с лёгким туманом, скатывающимся с горы, застал нас на другой стороне хутора, где мы расположились вдоль длинного сарая. Отсюда, разбившись на группы, взвод короткими заученными перебежками пошёл на захват строений, начиная с сарая. Захват, к удивлению, прошёл без единого выстрела, потому что не встретили мы никакого сопротивления. И некому было оказывать нам сопротивления. Мирный объект. Были тут несколько пожилых женщин и один старик с повреждёнными ногами. Обследование подвалов и чердаков ничего не дало – никакой миномётной батареи, ни вообще никакого присутствия вражеской силы. На чердаках висели копчёные свиные окорока, тёмно-бурые, аппетитно лоснящиеся, а в подвалах бочонки, должно, вином наполненные. О том, чтобы опробовать то или другое, не могло быть и намёка, так как действие это было в приказе причислено к разряду мародёрства, а уличенного в мародёрстве ротный мог застрелить солдата на месте.

Ни женщины, ни старик не показали, что вчера здесь были немцы, говорили, что немцы отступили неделю назад и больше не возвращались.

Мы пробыли на хуторе полдня, в обед выехали на «студебеккерах», и едва отъехали по дороге вдоль виноградников, нас опять обстреляли из того же миномёта. Передний «студебеккер» перевернулся, угодив правыми колёсами в промоину, и загорелся. Я был во второй машине, выскочил, успел добежать до воронки, укрылся в ней. Осколки и взвихренные комья земли летели над головой.

Для повторного прочёсывания местности дополнительно прибыли ещё две роты и с ними командир батальона. Произвели осмотр всех мелких оврагов, заросших кустарником, которые служили местом обитания зайцев и фазанов.

Главной опасностью было то, что на любом шагу могла оказаться мина. Шагнул и радуйся, что остался жив. Следующего шага может и не быть. Такое вот состояние в теле, начиная от ступни, от пятки и до макушки, где волосы поднимают пилотку. Амплитуда между крайностями – предельный взлёт восторга (живой!) и предельное обрушение сердца – страх.

Вымётывающиеся зайцы и взлетающие с треском крыльев толстые фазаны создавали некоторую психическую разрядку.

Миномётное орудие было обнаружено в саду на склоне холма в четверти километра от фермы. Оборудованное в яме и замаскированное дерном, оно могло бы остаться незамеченным, если бы боец Матюхин не провалился.

А провалился он не одной ногой, а сразу обеими, да так, что снаружи осталась лишь слетевшая с головы пилотка. Видевший это сержант Осколин, находившийся поблизости от бойца, подбежал на выручку и тоже угодил туда же. Растолкав дернину, нарезанную пластами, мы обнаружили перед своими лицами широкое жерло трубы, выставленной из-под земли. Это и был миномёт крупного калибра, способный поражать цель на несколько километров. Отсюда, со склона, обозревались окрестности далеко, включая стратегическую дорогу, ведущую в город.

При миномёте не оказалось никого. Враг ушёл. Дополнительная прочёска территории сада не дала результатов, если не считать обнаруженного под абрикосовым деревом тайника с полдюжиной немецких гранат, винтовкой и патронами в картонной коробке.

Всё это врезается в мою память трагической меткой.

Вот так получилось. Местные жители нам правду редко говорили, они были все на стороне режима, который мы разрушили и продолжали разрушать своим непрошенным приходом. Все они были гады, подонки, сволочи, лелеящие надежду нас извести и захоронить, и это очень затрудняло наши боевые действия, направленные на установление стабильной мирной жизни на освобождённой территории.

Тут следует рассказать о том, что после победы, в доброе мирное время, мне доведётся работать с парнем по фамилии – Плинтух. Это будет в пятьдесят каком-то году далеко отсюда, в Иркутской области, на строительстве железнодорожной ветки – Тайшет-Братск. Я буду работать в плановом отделе нормировщиком, к нам на практику придёт студент Новосибирского топографического техникума, стеснительный, с девичьим круглым лицом, хотя и с зачатками усов, наличие которых с трудом замечалось. В отделе, чтобы придать практиканту веса, называли его не по имени, не Олег, а «товарищ Плинтух». Парень от такого обращения внутренне подтягивался, взрослел, обретал уверенность. И когда слышал свою фамилию из полуоткрытой двери кабинета начальника отдела – начальник имел привычку басисто кричать на весь отдел: такой-то, такая-то, зайдите ко мне! – первые дни испуганно втягивал голову в плечи, а потом перестал робеть, на вызов шёл сосредоточенный, держа под локтем папку с подготовленными бумагами.