Ворон: Сердце Лазаря

Мишель знает: от него ждут доказательств, демонстрации того, что он свой, больше не новенький. Он первую неделю на улице, но ему уже нравится больше, чем старая жизнь в Шривпорт. Здесь ему хотя бы платят и какое-никакое право на выбор партнеров есть, не то что каждый вечер с ужасом ждать, когда пьяный отчим ввалится в его комнату с шумом, который мать никак не могла не слышать. Но ни разу не сказала ни слова, не задала ни единого вопроса, ее отрицание происходящего по непроницаемости соперничало с толстым слоем косметики «Макс Фактор», который она накладывала каждое утро в попытке выглядеть на двадцать пять вместо пятидесяти, с аурой пригородного отчаяния, от которого он сбежал с украденной кредиткой и билетом на автобус на юг.

— Учись принимать это как мужчина, — любил приговаривать отчим, если Мишель осмеливался заплакать. — Точно так же с тобой обойдется этот проклятый мир. Точно так же.

— Смотри и учись, Робин, — говорит он девушке. Все снова смеются, и он отделяется от толпы, сразу чувствуя себя беззащитнее, отбившимся от стаи одиночкой. Человек в плаще замечает его и пытается улыбнуться, бросает на мостовую сигарету, которую курил, и растирает каблуком.

От ворот до того места перед Пресвитерием, где ждет мужчина, не больше десяти метров — короткая полоса препятствий в виде туристов и уличных артистов, но путь кажется в три, в четыре раза длиннее. Мишель взмок к моменту, когда остановился рядом с мужчиной.

— Ты очень хорошенький, — говорит тот, и Мишель настороженно улыбается в ответ. — Тебе это небось часто говорят?

По-твоему, я идиот? спрашивает наглый, ушлый голос в его голове. Громкий и дерзкий голос, который он взращивал последние пять дней. По-твоему, я не знаю, что ты эту лапшу вешаешь на уши каждому парню, готовому взять у тебя в рот? Но он хлопает ресницами, всего один раз, застенчиво, как безмозглые девчонки в его старой школе, вертевшие хвостом перед спортивными парнями.

— Нет, мне этого еще никто не говорил.

— Да, ну и разве не жесток этот хренов мир? — в этот миг мужчина до того похож на отчима Мишель, что он готов отшатнуться, поджать хвост и удрать в безопасность своры, по-прежнему наблюдающей от ворот.

— Ага, — отвечает он вместо. — Иногда так оно и есть, господин.

Робин смотрит со своего места на каменных ступенях, как мужчина уводит Мишель в узкий переулок между Пресвитерием и собором. Часть ее испытывает жалость к мальчишке, та часть, которой жалко их всех. Слабая часть, напоминает она самой себе, и не озвучивает мысли вслух. Сосредотачивается на грохоте рэпа из колонок бумбокса у ног.

Они закончили, мужчина дает Мишель двадцатку и, кряхтя, сражается с молнией, застегивая ширинку. Мишель хочет сплюнуть, избавиться от затхлого, соленого привкуса во рту. Милые девочки глотают, думает он. Не вспомнить, где он это слышал, может, как-то увидел надпись на футболке. Он все еще на коленях, и от старинных булыжников аллеи Отца Антуана тянет гниющим мусором, листьями магнолий и мочой всех тех подвыпивших туристов, что заворачивали сюда облегчиться. Камни впиваются в колени, он поднимается с осторожностью, чтобы не порвать чулки.

— Я правду сказал, — говорит мужчина. — Ты хорошенький и все такое. Тебе вообще не место на улице. Найди нормальную работу, в травести-шоу или в этом роде, понимаешь? Улица тебя с дерьмом смешает, никто тут долго не остается таким хорошеньким, как ты, детка.

Потом Мишель остается в одиночестве, глядя, как мужчина поспешно удаляется в сторону ярких огней, шума и всепрощающей анонимности улицы Ройял. Мишель чувствует что-то холодное на лице, и понимает — снова начинается дождь, пока что легкая морось, но через несколько минут опять польет. Он смотрит на двадцатку в кулаке, комок бумаги и зеленых чернил, и думает: если бы он получал столько за каждый отсос у своего ублюдочного отчима, у него уже была бы квартира в Понтальба.

Он поворачивается идти обратно, на площадь, торопится показать Робин и остальным, что он не струхнул, и выбраться наконец из вонючего переулка. И тут небо над головой снова сотрясает гром, рычит подобно чему-то огромному и хищному, и Мишель решает — уж чашку кофе и десять минут под крышей он заслужил. Просто перерыв до следующего клиента, говорит он себе. Может, он и Робин кофе купит.

— Гром тебя не пугает, Мишель? — спрашивает кто-то за спиной. Он разворачивается, вглядываясь в тени пустынной аллеи Отца Антуана.

— Нет, — отвечает он во тьму, и это звучит очень тихо и ранимо, совсем не похоже на громкий уличный голос.

— Ничуть? — недоверчиво настаивает голос. — Вся эта мощь над твоей головой, будто небеса разверзлись. Не пугает?

— Это всего лишь гром, — говорит Мишель, напряженно пытаясь разглядеть собеседника, и снова, совсем близко раздается грохот, словно злится, расслышав будничное отрицание собственного могущества.