Ворон: Сердце Лазаря

Он служил в полиции почти десять лет, последние четыре из них — в убойном отделе, и за это время Джим Унгер успел насмотреться порядком жуткой хрени. Перестрелки, поножовщина, удавленники, убийство топором, тела, которые разрубили и бросили на болотах, на прокорм ракам и аллигаторам. Он видел однажды тело женщины, которое убийца пытался растворить в ванне соляной кислоты. Однако ничто, абсолютно ничто не подготовило к тому, что ждало в тот душный летний день в спальне, к которой вела скрипящая лестница, на углу Урсулинок и Дофина. И ничто не могло подготовить.

Винсент Норрис тогда еще был его напарником, долговязый белобрысый Винс, приехавший в Новый Орлеан с пустынных равнин Техаса, чтобы стать копом. Он разговаривал как плохой актер из старого ковбойского фильма и так и не научился смеяться над всей ненормальной дрянью, с которой им приходилось иметь дело каждый проклятый день, так и не сумел выработать необходимую защиту от работы.

Они прибыли намного раньше судмедэкспертов, через несколько минут после того, как истеричная старуха остановила патрульную машину. Это было за три месяца до того, как у Винса случился нервный срыв (или как там это решили назвать врачи) и он ушел со службы.

Однажды Винс позвонил из больницы посреди ночи, и его голос был вялым от всех транквилизаторов, на которые его посадили. Он говорил спокойно и очень медленно, робко, будто боялся, что подслушают.

— Как ты там, в настоящем мире, Джимбо?

— В норме, Винс, — ответил Джим. — Я в норме. А с тобой там хорошо обращаются?

Тишина на другом конце провода была такой долгой, что наконец Джим сказал:

— Винс, дружище, ты еще здесь?

И Винс откликнулся, но на сей раз шепотом:

— Они дают мне маленькие таблетки. Три раза в день, Джимбо, маленькие красные таблетки, — он снова умолк. Джим услышал приглушенный перестук шагов, потом Винс продолжил. — Они не помогают.

Теперь Джим с трудом разбирал, что он говорит. Голос Винса звучал не просто как шепот, он звучал как будто трубку подвесили над краем очень глубокого колодца, слова добираются сквозь тьму с самого дна.

— Я все еще вижу это, Джимбо. То, что было в квартире.

Джим сглотнул, глотка пересохла почти до невозможности говорить. Руки покрылись гусиной кожей, как аллергия на услышанное.

— Положись на врачей, Винс. Они знают, что делают, — ради Винса он постарался говорить так, словно верит в свои слова.

— Это займет некоторое время, но ты…

Клик. Гудок в трубке. Унгер еще долго сидел, цедя виски и глядя на молчащий телефон.

Когда Джим Унгер был новобранцем, дежурный по отделению сказал ему: будешь принимать все это дерьмо близко к сердцу — начнешь собирать цветочки с обоев. Он намотал на ус. Годами он позволял ожесточать себя увиденному, зверствам, которые человеческие существа творили друг с другом и с самими собой. На его душе наросла мозоль, может, поэтому он всего лишь видел кошмары о найденном в квартире Джареда По.

Когда они с Винсом прибыли, снаружи были две патрульные машины, мигалки отбрасывали красно-голубые отблески на темнеющую улицу. Винс поднялся первым. Коп по фамилии Флетчер ждал его у двери в квартиру.

— Вы, ребята, лучше подготовьтесь, — сказал он, — потому что в это даже не верится.

Он позеленел, и, видимо, заметил невысказанный скепсис в глазах Джима, потому что добавил:

— Мой партнер там блюет. Я с вами не шучу. Это какая-то невероятная херня.

И Джим впервые заметил запах, приторное зловоние крови, дерьма и сырого мяса, по его представлениям так могло пахнуть на бойне. Винс зажал рот рукой и промычал:

— Господи…

— Я уж готов подумать, что тут поработала дереводробилка, — Флетчер качал головой, ведя их по провонявшей квартире в спальню.

— Ох, проклятье, — пробормотал Винс Норрис. Он смог выбраться из спальни и преодолеть полпути до ванной, прежде чем его вывернуло наизнанку, так что по крайней мере сцена преступления осталась нетронутой.

— Говорил вам — не шучу, — сказал, защищаясь, Флетчер, и отошел в сторону, чтобы Джим увидел все.

Джим едва не спросил, где же, черт подери, тело, но смолчал, так как первое впечатление ушло. Он осознал: правильнее было бы спросить, где, черт подери, тела нет. Стены, мебель, пол, распроклятый потолок — все было покрыто липким слоем запекшейся крови. Словно смотришь в нутро огромного причудливого создания, чьи органы по случайности напоминают спальню. Все, в чем он смог опознать части человеческого тела, было на большой кровати с балдахином: ступни и кисти рук жертвы, привязанные к стойкам нейлоновым шнуром, некогда белым, но теперь алым, как и все вокруг.

Он отвернулся, борясь с тошнотой и твердо намереваясь не поддаться ей.

— Блядь, да это попросту невозможно, — сказал он Флетчеру.

— Если б меня спросили полчаса назад, я бы согласился на все сто.