Ворона в сети

– Ну и вот, – принялся объяснять дальше Ромка, – они все у Марии Андреевны за столом собрались и стали говорить про украденную икону. А потом, на другой день, эту газету неизвестно кто облил кислотой и все снимки испортил. Нетрудно догадаться, что на них было что-то такое, что указывало на вора, и он испугался, что будет разоблачён.

– И вы решили, что это я? – уточнил Владимир Петрович.

– Не решили, а заподозрили. Соседки сказали, что у того человека, что выходил из подъезда, куртка была с гербом на спине.

– Нет у меня на спине никаких гербов, я уже сказал, что куртка у меня однотонная. И фотографии я не порчу, и в чужие квартиры не забираюсь.

– Простите, – пробормотала Лёшка, – но мы ещё потому так подумали, что…

Она взглянула на брата, а тот без обиняков спросил:

– А откуда у вас деньги на галерею? Алёна сказала, что вы раньше бедным художником были, на Арбате картинами торговали, а там много не заработать.

– Мне их моя тётка дала, – ответил художник просто. – Но уже позже. Дело в том, что она меня вырастила, воспитала, хотела из меня человека сделать, то есть крупного учёного в области медицины, физики или химии, а я занялся живописью, мазнёй, по её словам, то есть не оправдал её надежд, и за это она лишила меня всякой помощи и наследства. Я нисколько не огорчился, но обида на «мазню» крепко во мне засела, и в отместку я отобразил её на портрете всю такую, как есть: злобную, непримиримую, немного похожую на княгиню Наталью Петровну Голицыну. Знаете, кто это такая?

Лёшка взглянула на брата, а он кивнул.

– Знаем. Она – прообраз графини из «Пиковой дамы», хранительницы тайны трёх магических карт. Нам о ней в школе наш историк рассказывал.

– Хороший у вас историк. Так вот, этим портретом я хотел её разозлить ещё больше и показать, что на мою судьбу ей не повлиять, а он вопреки всему ей понравился. Она сказала, что я уловил загадочность её образа, признала во мне художника и стала поощрять мой творческий дар. Мало того: продала свою квартиру в самом центре Москвы – всё равно ей трудно было её содержать, – приобрела себе маленькую, а остальные деньги отдала мне. К тому времени я и сам чего-то в жизни добился, и вот результат, – сказал Владимир Петрович.

– Это она сюда приходила? Как с портрета сошла, напугала нас до смерти, – сказала Лёшка.

– Да, пришла на вернисаж. Интересуется теперь каждой выставкой.

– А кто ж тогда икону украл?

Владимир Петрович пожал плечами.

– Не знаю. Да и какое это теперь имеет значение? Срок давности того преступления уже истёк.

– Зато для Павла этот срок не истёк, – упрямо возразил Ромка. – Он всё, что с ним тогда было, до сих пор помнит. Ведь бандиты чуть его не убили! И теперь он говорит, что сам убьёт того, кто его тогда так подставил. А этот вор, значит, об этом знает и потому старается убрать все следы.

Владимир Петрович помолчал и вдруг сказал:

– Значит, никто до сих пор не знает, что икона та ничего не стоила, то есть не представляла собой никакой художественной ценности?

– Как?! Она была не старинной? – ахнула Лёшка.

– Вот именно.

– Но вы же сами её реставрировали? И сами сказали батюшке, что она настоящая, тринадцатый век! – вскричал Ромка.

Репнин виновато вздохнул:

– Отец Тихон сам меня тогда надоумил. Ему подумалось, что икона его любимая – древняя, постепенно в это уверовал и меня попросил проверить. А я в иконописи толк знаю, поэтому вскрыл с краешку верхний слой и понял, что она отнюдь не старинная, но он на меня так смотрел, так ждал чуда, что я не смог его разуверить и поэтому ему подыграл, слегка её подновил и снова состарил, причём бесплатно. Продавать её он не собирался, об экспертизе не думал, поэтому ничего не терял. Был у меня, признаюсь, ещё и корыстный умысел: к новоявленному образу Архангела Гавриила устремились бы многочисленные паломники, а я бы им собственноручно рисованные образочки продавал и зарабатывал бы тем. А тут братки местные, проведав о баснословной цене иконы, захотели ограбить церковь, а Павел их, как они посчитали, опередил. Вот они за него и взялись. Я же, узнав об этом, во всём им признался, и они его отпустили.

– А батюшка знает, что икона ненастоящая? – ошеломлённая услышанным, спросила Лёшка.

– Перед ним я покаялся. Он простил.

– А вот Павел грабителя не простил. И вы совсем-совсем не знаете, кто это был? Не предполагаете даже?

– Не предполагаю. Меня в день кражи в усадьбе не было.

Репнин проводил их до раздевалки, потом до самых дверей. Идя по залу, Лёшка несколько раз оглянулась. Красивая девушка смотрела им вслед с улыбкой, надменная старуха – строго и грозно.

– Лёшка, а нам повезло, что его дочь вошла в кабинет и тебя узнала, – сказал на улице Ромка, ёжась от холодного ветра.

– Угу! Видишь, ворона нам только пользу приносит. Слушай, – встрепенулась она. – А ведь вор пострадал ещё больше Павла. Представляешь, каково ему было, когда он узнал, что икона ненастоящая? Уже прикинул, сколько выручит денег, построил большие планы, – и на тебе, такой вдруг облом!