Воронье живучее

Старик кивком головы разрешил ему удалиться. Абдусаттор попрощался и ушел. Голову снова стиснуло железным обручем, боль, от которой впору лезть на стенку, пронзила все тело. Мулло Хокирох закричал, впал в беспамятство, стал бредить. В комнату прибежала жена; не зная, как помочь, села у его изголовья и уставилась на него.

Эта морщинистая, с потухшими глазами старуха знала все секреты и тайны Мулло Хокироха. Может, поэтому и была она такой покорной, боязливой. Она не жила — увядала. Не видела ни одного светлого дня, не слышала ни одного доброго, ласкового слова, знала только хлопоты по дому, безропотно исполняя все, что скажет муж. Если она о чем-то печалилась, то никто об этом не догадывался, если кого-то жалела, то молчком. Она не докучала мужу расспросами, не высказывала никаких желаний, будто их у нее не было. Именно такая жена, незаметная, как тень, тихая, как мышь, и нужна была Мулло Хокироху. Он внушал ей, что она перед ним виновата — оставила его без детей, бесплодна, — и, попрекая этим, твердил, что терпит ее лишь из милости и сострадания. А в душе смеялся над ее глупостью и доверчивостью. Он-то прекрасно знал, что виноват в этом сам.

Сидя сейчас у изголовья мужа, слушая его душераздирающие стоны, старуха думала, что неспроста терзает его адская боль. Это бог карает за грехи. Зло не остается безнаказанным, за все воздается. Может, те, кого стариц заставил страдать, денно и нощно проклинали его, желали ему корчиться в муках, искать избавления в смерти и не найти… И вот их проклятия сбываются.

Вдруг вбежал Ахмад и сказал, что тетушка Нодира ведет врача. Старуха встала с места и засеменила навстречу…

— Салом, ака Мулло! — сказала тетушка Нодира, приблизившись к постели. — Что это с вами случилось? Вчера чувствовали себя хорошо?

Старик, заслышав голос председательницы, хотел было приподнять голову, однако не хватило сил. Он едва открыл глаза, с трудом разнял губы:

— Ничего, пройдет…

— А я и не знала, мне Абдусаттор сказал. Доктор как раз был у меня в кабинете, мы и прибежали, — сказала тетушка Нодира и отошла, уступив место врачу.

Проверив пульс, прослушав сердце и легкие, пощупав ребра и голову, врач сказал, что ушибы сильные, но переломов нет. Требуется абсолютный покой, придется несколько дней полежать.

— Раз надо — лежите! — сказала тетушка Нодира.

— А работа как? — спросил Мулло Хокирох, чуть-чуть пришедший в себя. — Нельзя держать амбар на замке.

— Найдем выход! — ответила тетушка Нодира. — Мир будет вертеться и без нас с вами.

— Так-то оно так, только это… я амбар берегу пуще глаза, как же доверю его другому?

— Найдем честного человека, не беспокойтесь. Отлеживайтесь, поправляйтесь.

— Спасибо, почтеннейшая, да продлит всевышний ваши годы нам на благо, — произнес с легким вздохом Мулло Хокирох.

Врач сделал ему укол, потом дал коробочку с таблетками, сказал, чтоб принимал три раза в день, и стал собирать свою сумку. Тетушка Нодира поднялась.

— Ну, ака Мулло, отдыхайте. Нам пора. Я еду в Сталинабад, на слет хлопкоробов. Если будут какие поручения, с удовольствием исполню.

Мулло Хокирох, немного подумав, сказал:

— Мне бы с вами поговорить надо.

— Пожалуйста, я слушаю. — Тетушка Нодира снова села, потом сказала врачу: — Вы не ждите меня, идите. Спасибо вам. Прошу навещать ака Мулло, не оставляйте его своими заботами. До свидания, доктор!

Когда врач ушел, Мулло Хокирох раздвинул губы в слабой улыбке.

— Я слышал, Нуруллобека выпускают из тюрьмы. Прошу вас, зайдите в Наркомпрос, объясните им, что его посадили ошибочно, он ни в чем не виновен, и попросите, чтобы, если это возможно, вернули его на прежнее место, директором интерната.

Услышав это, тетушка Нодира изумилась. Она знала, за что арестовали Нуруллобека и кто способствовал этому. Старик, похоже, считает нас дураками, подумала она.

— Я знаю, — продолжал Мулло Хокирох, — вы и другие поверили клеветникам и думаете, что я имел отношение к аресту Нуруллобека. Но все это сплетни. Правда, недавно я отказался исполнить несколько его просьб, отругал его, прогнал от себя и пригрозил, что первый сообщу куда следует, если будет нарушать законы. Он обиделся на меня. Но какой отец сажает собственного сына в тюрьму? А я считаю его за сына, не отличаю от Дадоджона. — Мулло Хокирох вздохнул: — Своевольная нынче молодежь, Обидно мне, сестра моя, все это видеть и слышать. Сердце кровью обливается. Небось говорят, что и Бобо Амона взяли из-за меня. Ведь говорят, а?

— А разве не по вашей жалобе его взяли?

— Нет, я простил его в тот же час и акт, который составил сгоряча, тогда же порвал. Пусть бог его судит.

— М-да, — качнула головой тетушка Нодира. — За что же тогда арестовали несчастного старика?

— Я не знаю, мне только что сказал об этом Абдусаттор. Уверяет, что так требует закон, не имеет права спускать!

Тетушка Нодира опять подивилась: ну и старик, вот шарлатан! Кто поверит, что он простит Бобо Амону свой позор? Что за новый фокус придумал? Ой, как востро надо держать с ним ухо!..