Воронье живучее

— Да какие там ташкентские новости? Все по-прежнему. Мы о делах говорили.

— Разговоры о делах бесконечны, — улыбнулась Нодира. — Да вы садитесь, садитесь, — спохватилась она.

— Расулджон-ака — мой устод[12], вот и пользуюсь случаем, беру уроки, — сказал Обиджон. — Работа усложняется с каждым днем…

— Какие это сложности? — махнул рукой Расулджон. — Колхозы-то мелкие, достаточно одного энергичного, подобного вам, человека, чтобы справиться со всей бухгалтерией. По-моему, пришла пора укрупнять колхозы. Вот тогда будет размах! Тогда, дорогой друг, мы с вами попотеем.

— Ну, к тому времени вы поднакопите опыт и справитесь, — улыбнулась Нодира.

— Не знаю, не знаю, — покачал головой Расулджон. — Как говорится, век живи — век учись. Новые масштабы — новые задачи. Не перестроишься — не потянешь. — Расулджон подмигнул бухгалтеру. — Но Обиджон и теперь на высоте, повезло вам с ним. Только, уважаемый раис, нужно ему помочь. Раз в одной упряжке, двоим и тянуть, и отвечать.

— За что отвечать? — насторожилась Нодира, почувствовала, что муж подводит разговор к тому, ради чего пришел Обиджон.

«Наверное, какая-нибудь неприятность, а Расулджон подготавливает меня. Что стряслось?» — подумала она и спросила:

— В чем помочь? Говорите уж прямо.

— Да вы не волнуйтесь, тетушка Нодира, все в порядке, — торопливо проговорил Обиджон. — Возникли кое-какие соображения и сомнения, я и пришел поделиться с вами.

Нодира перевела взгляд на мужа, молча спрашивая, так ли это?

Расулджон кивнул головой — да, так, а затем взял костыль и, опираясь на него, поднялся.

— Кое-что я уже слышал, по-моему, стоящие соображения, — сказал он и попросил подать ему чайник. — Вы начинайте, а я заварю свежий чай.

Расулджон действительно был устодом Обиджона: когда переехали в кишлак, он обучил его бухгалтерскому делу. Они оба воевали в Сталинграде, один потерял там ногу, второй, изрешеченный пулями, еле выжил. После госпиталей возвратились домой и, не успев окрепнуть, впряглись в работу. Расулджон вернулся на прежнее место — в колхоз «Пахтакор» и порекомендовал жене взять бухгалтером Обиджона. Он безгранично доверял ему.

Нодира и сама успела убедиться в его честности и добросовестности, внимательно прислушивалась к его советам и мнениям. Как и всякий хороший бухгалтер, Обиджон был прижимист и сам не знал и другим не давал покоя до тех пор, пока отчеты не сходились копейка в копейку.

«Ох, не зря Обиджон меня дожидался, что-то все-таки стряслось», — мысленно твердила Нодира, провожая мужа взглядом, и, едва он закрыл за собой дверь, повернулась к бухгалтеру.

— Ну начинайте, не томите, — сказала она.

— Из армии возвращается брат нашего завхоза — Дадоджон. Демобилизовался…

— Я это слышала.

— Весь колхоз уже знает, — усмехнувшись, произнес Обиджон, — наш ака Мулло только и носится с этой вестью.

— Ну и что? Это же действительно большая радость!

— Радость, — согласно кивнул головой Обиджон. — Всякий порадуется возвращению родного брата из армии. Но наш ака Мулло собрался закатить пир горой. Надумал выпросить для этой цели у колхоза барана, три пуда риса, двадцать килограммов сахара…

— Что-что? — изумленно перебила Нодира. — У колхоза?

— Да, он приходил сегодня ко мне и говорил об этом. Я посоветовал обратиться к вам, сказал, что нужно решение правления.

— Это что-то новое. Впервые слышу, — задумчиво проговорила Нодира.

— Я тоже удивился. Если хотите знать, все это подозрительно. По-моему, он просто втирает нам очки. Если сопоставить…

— Стойте, подождите! — остановила Нодира. — Не надо горячиться. Давайте поразмыслим. Вы говорите — подозрительно? Согласна. Сегодня, час назад, я тоже кое в чем засомневалась. Встретила Мулло Хокироха, он нес в интернат пуд риса из своих домашних припасов. Приходил якобы Нуруллобек, просил, но Мулло не решился отпустить без меня, понес не со склада, а из своих домашних припасов.

— Вот видите! — воскликнул Обиджон. — У него всякого добра с избытком. Нужны ему наши три пуда риса и баран, как слепому зеркало.

— А откуда у него запасы?

— Ворует!

— Как? Вы можете доказать?

— В том-то и дело, что умудряется не попадаться. Когда проверяешь его, не обнаружишь ни излишков, ни недостачи.

— Но ведь так не бывает?! Значит, у вас не все в порядке с учетом, если можно воровать и не попадаться. Мне, что ли, искать эти лазейки и щели? Эта ваша обязанность и долг! Вы факты подавайте, а не подозрения.

Нодира не скрывала раздражения. Но Обиджон выслушал ее резкий упрек, не отводя глаз. Немного помолчав, он сказал:

— Вы правы, тетушка Нодира: он пользуется какими-то нашими упущениями, но, пока не схватим за руку, трудно сказать, какими. Вот я и пришел попросить вас договориться с райкомом, чтобы прислали ревизора.

— Опять ревизию?! — всплеснула руками Нодира.

— Да, ревизию, — невозмутимо повторил Обиджон. — Сразу после того, как отгуляет приезд брата. И так, чтобы нигде, кроме райкома, об этой ревизии не знали. Да и в самом райкоме чтобы ни одна посторонняя душа не прознала.

— Ого!

— Другого выхода я не вижу.