Воронье живучее

— Вы потому и разрешили свидание, что прикрывались именем прокурора?

Баев поднял голову и сказал:

— Я виноват в нарушении инструкции. — Он не стал объяснять, что разрешил только принять передачу, состоявшую из двух лепешек и двух-трех килограммов гранатов и яблок. — Готов отвечать по закону, — прибавил он после небольшой паузы.

— Да не об этом речь, — махнул рукой Аминджон. — Какое наложить на вас взыскание, решит ваше непосредственное начальство. Я имею в виду другое: факт чинопочитания.

— Не понял, — глухо промолвил Баев.

— А если бы это был не брат прокурора или какого-нибудь другого руководящего работника, а, как говорится, простой смертный, вы пошли бы на нарушение инструкции? — сказал Аминджон, впившись в него взором.

Бледное как снег лицо Баева покрылось красными пятнами. Он рывком поднялся с клеенчатого кресла и произнес только одно слово:

— Да!

Аминджон опустил глаза.

— Извините, — сказал он после небольшой паузы.

— Разрешите быть свободным?

— Будьте у себя, Петр Лукич, я позвоню вам, — сказал Курбанов и, когда Баев вышел из кабинета, обратился к Аминджону: — Мы проведём соответствующее служебное расследование. В том числе и по горотделу милиции.

— А по прокуратуре?

В тоне, которым был задан этот вопрос, Курбанов уловил какую-то недомолвку и одновременно горечь и выжидательно посмотрел на Аминджона: не скажет ли он еще что-нибудь?

Аминджон правильно понял его молчание. Открыв сейф, он достал из него серую папку с бумагами, из которой вытащил сложенное треугольником письмо и протянул Курбанову. Это была жалоба на директора интерната в кишлаке Карим-партизан Нуруллобека Махмудбекова, который, как писали заявители — семеро родителей, — «обкрадывает детей, запускает руку не только в государственный карман, тащит еще и из колхозного амбара под видом, что детям будто бы того, что дает государство, не хватает. Наши дети недоедают из-за товарища Махмудбекова, так как он занимается воровством. Мы пишем это заявление на Ваше имя, товарищ Рахимов, так как начальник милиции и прокурор — друзья Махмудбекова, они иногда вместе выпивают и могут покрыть его, если Вы не прикажете им вывести жулика на чистую воду и не возьмете это дело под свой контроль».

— Получил вчера вечером, — сказал Аминджон, когда Курбанов вернул ему заявление. — Не знаю, как вам, а мне последние строки не дают покоя. Ведь это по существу выражение недоверия — и кому? Тем, у кого прежде всего нужно искать защиту и справедливость. Друзья! — саркастически усмехнулся Аминджон.

— Да, они приятели, — сказал Курбанов.

— А люди вон какие выводы делают. Неспроста ведь, а?

Курбанов промолчал.

— Неспроста! — ответил сам Аминджон. — Я, кажется, зря обидел вашего начальника тюрьмы, но, когда читаю такие вещи, — кивком показал он на заявление, — тоже становится не по себе. Кумовство и приятельство, чинопочитание, протекционизм и другие подобные явления — что может быть хуже? Поэтому я прошу вас, Султан Раджабович, провести самое строгое расследование как по факту побега из тюрьмы, так и по этому заявлению. Меня настораживает, что в обоих случаях замешано имя прокурора.

— А я хотел попросить вас вызвать его и спросить о брате, — сказал Курбанов.

— А что, это идея! Сейчас?

— Если располагаете временем.

Аминджон попросил секретаршу, которая только что пришла, соединить его с прокурором. Но телефон Бурихона не отвечал.

— Разыщите его, и, если свободен, пусть срочно придет, — сказал Аминджон, глянув на часы: было ровно девять.

В это время, не спросив разрешения, вошел председатель райисполкома Нурбабаев. Когда Аминджон познакомил его с заявлением и вкратце рассказал о происшествии, он покачал головой и тихо, как бы про себя сказал:

— Есть у него брат, Шерхон… Неужели докатился?

— Кто? Он или его брат?

— А вот, посмотрим… — ответил Нурбабаев.

Бурихон явился минут через двадцать, как всегда сияя улыбкой, в самом лучшем настроении, уверенный в себе и своей звезде. Аминджону он показался сейчас надутым и чванливым. Однако Аминджон тут же одернул себя, ибо не имел права поддаваться настроению и личным ощущениям. Тем не менее хмурый взгляд выдал его, и Бурихон насторожился. Натянутость почувствовал он и в тоне, которым ответили на его приветствие Нурбабаев и Курбанов.

Согнав с лица улыбку и приняв озабоченный вид, Бурихон сел на клеенчатый диван и спросил, что случилось. Ему сказали о побеге завмага из тюрьмы и о том, что это ЧП связывают с визитом его брата Шерхона. В душе Бурихона поднялась целая буря. На какое-то мгновение он испугался до темноты в глазах, однако быстро овладел собою и после недолгой паузы с обидой и возмущением спросил:

— Это что, допрос?

Ему никто не ответил. Тогда он сказал, что если на него пали столь чудовищные подозрения, то он сам и обратится к прокурору области и даже республики с просьбой назначить служебное расследование. Ибо не видел брата уже четыре года. Побег уголовника, находящегося под следствием, — это действительно чрезвычайное происшествие, но прокурор не отвечает за него, а, наоборот, обязан привлечь к ответственности лиц, допустивших преступную халатность.