Воронье живучее

Он понял, что Гаюр-заде, как говорится, намерен умертвить врага верой. Приветливость его наигранная, улыбки фальшивые. Все, что он наговорил, — чепуха. Он просто мелочно мстит и еще насмехается: «Если благодаря твоим стараниям…»

Дадоджон решил сейчас же, сию минуту направиться в наркомат и выложить там все, что он думает. Железо куют, пока оно горячо. Если с ним, фронтовиком-орденоносцем, лейтенантом запаса, позволяют так обращаться, то горе другим. Но пусть тыловая крыса Гаюр-заде не воображает, что ему все дозволено, найдется и на него управа.

С этой мыслью Дадоджон заявился в наркомат юстиции, но, увы, наркома не оказалось на месте. Дверь его просторного кабинета была распахнута настежь, словно специально для того, чтобы входящие в приемную не отвлекали секретаршу вопросами, у себя ли нарком. Тем не менее Дадоджон подошел к этой уже немолодой русской женщине в строгом темно-сером костюме, с пепельными волосами, ниспадающими на плечи, и сказал;

— Извините, что отрываю…

Женщина, перестав печатать, посмотрела на него карими приветливыми глазами.

— Я хотел бы только узнать, товарищ нарком будет сегодня?

— Он в Совнаркоме, а придет или нет — неизвестно.

— А завтра?

— Завтра неприемный день, у нас с десяти коллегия. А вы по какому вопросу?

— Мне надо увидеться лично, — ответил Дадоджон.

— Боюсь, раньше понедельника не удастся, — сказала секретарша. — Я запишу вас на прием, а вы позвоните мне в понедельник утром, хорошо?

— Хорошо. Спасибо.

Но в душе Дадоджон решил прийти завтра, до коллегии, часов в девять утра. Мелькнула было мысль зайти в отдел кадров или попытать счастья у одного из заместителей наркома, но Дадоджон тут же отказался от нее: идти — так к тому, кто решит наверняка, слово которого будет последним, с остальными лишь осложнишь дело. Лучше потерпеть. Как говорится, сегодняшний день не без завтрашнего — подождем до завтра, не беда!

Итак, решение принято, хорошо. А чем заняться теперь? Куда пойти? Вообще, где он будет жить? У него совсем вылетело из головы, что до сих пор нет места для ночлега. Кто из товарищей приютит его? Когда-то их было в Сталинабаде немало, но кто уцелел? Можно, наверное, пойти к Мухаммаджону, его родители не откажут, обрадуются… Да, обрадуются… если Мухаммаджон жив и вернулся. А если нет? Нельзя заявляться вдруг, надо бы прежде узнать, — а у кого? Где навести справки? Опять идти в школу?

Дадоджон увидел перед собой ехидно улыбающееся лицо Гаюр-заде, и на него напало отчаяние. Прекрасный солнечный день, людные улицы, осенняя красота природы — все словно бы померкло и исчезло, стало чужим и безрадостным. Прохожие, на которых он то и дело натыкался, действовали на нервы, ему казалось, что они насмехаются над ним и злорадствуют. Где все-таки переночевать? С кем поговорить? Как провести эти предстоящие сутки?

Вдруг вспомнился Салохиддинов — он же ждет! Вот добрая душа, ласковый, деликатный, интеллигентный человек! Он говорил, что вернется к себе в номер часа через два-три, предлагал вместе поужинать. Надо идти к нему.

Дадоджон втиснулся в переполненный автобус и доехал до гостиницы. Салохиддинов действительно ждал его.

— Ну как дела? Львом вернулись или лисицей? — спросил учитель.

— Никем, — вздохнул Дадоджон и сел на диван. — Говорят, для того чтобы получить диплом, нужно год побатрачить.

Салохиддинов улыбнулся.

— Вообще-то такое правило есть, — сказал он. — Но не везде. Например, в культпросветтехникуме оно не применяется. А в вашей школе, очевидно, необходимо. Но вы не огорчайтесь: год не такой уж большой срок, за работой пролетит незаметно.

— Так ведь не дадут настоящей работы, — снова вздохнул Дадоджон. — Сделают чьим-нибудь подручным, в лучшем случае буду на побегушках у районного прокурора или следователя.

— То есть помощником?

Дадоджон пожал плечами.

— Но что же в этом плохого? Не место красит человека и не должность возвышает его, а, наоборот, человек украшает место, — назидательно произнес Салохиддинов. — Поработайте как следует там, куда вас назначат, и уверяю — любая должность покажется вам важной и нужной людям. Вас заметят и выдвинут.

— Вы правы, муаллим, — ответил Дадоджон, — да люди-то думают, что я вернусь председателем суда.

— Ясно, — сказал Салохиддинов. — Людская молва — железная мялка. Как говорил Низами —

Не боюсь я тюрков, пускающих стрелы в меня,
Моих же оруженосцев злословье убьет меня.

— Да, вот именно! Убьет злословье, — проговорил Дадоджон.

— Но сказано и другое: «Не привязывайся к тем, кто не дорожит тобой: нельзя жить с оглядкой на молву и плыть по течению, становиться рабом обстоятельств».

— Я решил пойти к самому наркому. Если не разрешит выдать диплом, то хоть, может, работу подходящую предложит.

— Сходите, — кивнул головой Салохиддинов и поднялся с места. — Пойдем ужинать? Говорят, в нашем ресторане подают великолепный шашлык.

Они спустились в ресторанный зал, оказавшийся почти безлюдным. Но меню оказалось очень бедным, не было и обещанного Салохиддиновым шашлыка.