Воронье

Он попытался вбить себе в голову: эта сука одна из них. Она одна из тех бездушных ублюдков, которые пытаются придушить Шона до смерти, с ее смертным занудством и ее пастой, так что она имеет отношение к его смерти.

Но эти размышления ничего не дали. На самом деле он никак не мог представить ее в виде бездушной сволочи.

Он сдался. Развернулся и вышел.

Он уже был на полпути к машине, как в памяти у него всплыли слова Шона: «Но все зависит от тебя. Как бы ни страдал в этой тьме, я знаю, что ты никогда не подведешь меня». Эти воспоминания обрушились на него как удар молота. Он вцепился руками в крыло автомобиля, опустил голову и выдохнул.

Затем он повернулся и направился обратно к дому Ванессы.

Значит, просто открыть дверь, войти и сказать: «Привет, Ванесса, могу я поговорить с тобой?» Она не сможет вспомнить, откуда знает тебя. Подойти и выстрелить ей в голову, а затем пройтись по дому в поисках Герберта и прикончить его. Примерно вот так.

Не имеет значения, что она там готовит на ужин.

Он снова добрался до ее двери. Но затем развернулся и пошел обратно к машине, с каждым шагом все больше презирая себя. Он влез в машину и сунул в рот дуло пистолета. Этот отвратительный вкус крови и металла. Ты лажаешься каждый раз, но сейчас ты спустишь курок. Просто ни о чем не думай. Ради бога. Отваливай наконец из этого мира, пока они тебе не мешают. Вали, вали!

Но он не мог.

Он бросил оружие на соседнее сиденье, повернул ключ зажигания и снялся с места.

«Скоро Шон все узнает. Как я объехал Брунсвик, никого не убив — и даже себя. Никому не отомстив. Можешь издеваться, что я со своей трусостью вел себя как слизняк и запорол все, что ты так блистательно придумал».

Вернувшись на Алтама-авеню, он повернул на юг. Сжимая рулевое колесо, подался вперед, упершись лбом в ветровое стекло. Оно хрустнуло, но не сломалось. Ромео все прекрасно осознавал, но чувство стыда не уменьшилось.

Затем он увидел магазин техобслуживания и подумал: «Здесь мне смогут помочь». Он развернулся и подъехал к бензоколонке. Выбравшись из машины, взял топливную форсунку, сунул ее в бак и нажал рычаг. Но поскольку он не расплатился, ничего не произошло.

Он нажал кнопку «Помощь».

— Да?

— Мне нужно горючее, — сказал он. — Включите его подачу.

— Сэр, если вы не пользуетесь кредитной карточкой, вам необходимо предварительно расплатиться.

Он извлек бумажник, нашел свою кредитную карточку и вставил ее в прорезь. «Квитанцию? Да/ нет». Он нажал «Нет» и затем «Старт». Он держал форсунку над головой, и на этот раз из нее брызнули капли золотистого бензина и через мгновение хлынула струя — но теперь ему пришлось дышать испарениями, от которых его так замутило, что ему пришлось отключить форсунку. Тем не менее глаза чертовски жгло. Он вытер лицо подолом рубашки и направился в магазин.

Но продавец запер дверь. Ромео постучал в нее.

— Мне нужна ваша помощь, люди! Я не причиню вам ничего плохого. Мне только надо, чтобы вы дали мне прикурить!

Но продавец не отвечал. Скорее всего, он скрывается где-то за стойкой.

— Брось, парень! Дай мне прикурить! Шкуру с тебя сдирать я не буду! Просто брось мне спички! Я дам тебе пятьсот долларов за одну долбаную спичку! Вот сейчас я выну пятьсот долларов из банкомата. Вот сейчас — и они будут твои! Пожалуйста!

Нет ответа.

Он пнул дверь.

— Я дам тебе все, что у меня есть! Хоть двадцать два миллиона долларов, мать твою так!

Но продавец так и не вышел.

Ромео побрел обратно к машине и залез в нее.

Он не имел представления, куда ему ехать, но это было не важно. Он всего лишь хотел найти кого-нибудь, кто поможет ему. Он поехал по Алтаме в южную сторону. Несколько черных ребят на мотоциклах. Спросить у них? «Нет, я сомневаюсь, что у них есть спички, да и в любом случае они удерут, едва только почувствуют запах». Он проехал перекресток с Кайпресс-Милл. Внезапно взвыли сирены. Сирены отовсюду. Они выли как привидения, они били по ушам, как электронные пулеметы, орали, как горны. Все стало нестабильно. Замигал даже дневной свет. Он посмотрел в зеркало заднего вида и увидел, как приближаются копы, подавая сигналы именно ему. Одна машина, две, три. «Они приближаются не для того, чтобы спасти меня из бедственного положения; они готовы схватить меня. И устроить большой показательный суд, шоу обо всех моих обломах. Если Шон жив, он обязательно узнает о всех моих неудачах и трусости. В красочных подробностях. Они сунут его в камеру размером не больше чем склеп, и лет шестьдесят, а то и восемьдесят он будет думать, как я подвел его, о смелости, которой у меня не оказалось, и я окажусь в соседней камере, и он будет окликать меня по ночам, называя трусом и предателем, и это будет слышно по всему блоку, и говорить, что я подвел весь мир».

Он с силой нажал на акселератор. Двигатель его машины кашлянул и заглох.

Ромео остался сидеть посредине дороги, по которой к нему летели три полицейские машины.

Но первая, вторая, третья — все пролетели мимо.

С воющими сиренами, с мигающими огнями, они, ревя, промчались мимо, оставив его сидеть в сгущающихся сумерках в компании стрекоз.