Воронеж – река глубокая

Тетя Груня замолкала, задумывалась. В хату захо­дили куры и петух с развесистым хвостом. Петух гордился хвостом и на бесхвостых смотрел с презрением. Курицы смелели, прыгали на лавку, на стол, их возня выводила хозяйку из оцепенения.

— Кыш! — кричала она и гнала кур чапельником.— От воры! Только бы стибрить что-нибудь! Кыш на улицу! Ходите, как другие, сами ищите корма, не до вас, голодранцы!

Петух выскакивал на улицу, куры забирались под кровать и выглядывали из-под деревянной кровати, как мыши из норы.

— А почему жизнь не удалася? — продолжала раз­мышлять тетя Груня.— Хозяин виноват, он в ответе. Жили-то хорошо, как в урожайный год. Муж-то при начальстве... Доверили сельпо. Не то чтоб вор, да вы­пить любил. С тем бутылочку, с другим... Аккурат реви­зия, хлоп — недостача! Старый дом продали, купили этот. Покрыли растрату. Да прокурор не признал, не захотел по-мирному.

Она вновь замолкла, что-то вспоминая, улыбнулась, затем вздохнула глубоко и безутешно.

— Полтора года дали,— говорила она вроде бы самой себе.— На север увезли. Наколобродил чего-то, еще три добавили. Был муж, стал тюремщик. Я-то с дву­мя на руках. И ведь могла замуж выйти, за красавца, тракториста. Если Лешка уведет козу, тоже под суд пойдет, загудит за отцом по торной тропинке. На аблаката денег нет. Если бы были деньги, аблакат, может, и выгородил бы, да денег нет. Хоть бы забрали Леху побыстрее в армию! Клара Никитична, похлопочите перед начальством, чтобы побыстрее Леху призвали. В армии из него человека сделают.

— На фронте могут и убить,— говорила тетя Клара.

— На то судьба. Ему все равно идти на фронт. Лучше сложить голову на поле брани, чем в тюрьме захиреть.

Тетя Груня доставала чапельником из печи огром­ную черную сковороду с жареной картошкой, облитой яйцами.

— Прошу к столу,— приглашала она.— Зинка, пе­рестань бросать хлеб курям, самим жрать нечего. Ешьте, гости дорогие, угощайтесь! Не обращайте на нее внимания. Она без понятия. Вы небось отличники, а моя учиться не хочет, научите ее уму-разуму. Как ты учишь­ся, меньшой, расскажи,— попросила хозяйка Рогдая.

По имени она звать брата отказалась, потому что для человека имя Рогдай звучало оскорбительно, сами посудите — Рогдаем в колхозе называли племенного быка.

— Меньшой, расскажи, расскажи! Ты слушай, на ус мотай. Только бы на парней глазеть, думает, что не успеется.

Рогдай запускал деревянную ложку в сковородку, вылавливал желток и говорил:

— Главное в учебе — усидчивость.

— Правду говоришь! — кивала головой тетя Груня и давала по затылку дочке.— Не чавкай, хоть тут-то поучись.

— Главное — внимание,— продолжал Рогдай.

— А как учеба? Какие отметки?

Ничего,— уклонялся от прямого ответа Рогдай: он получил на лето переэкзаменовку.

Тетя Клара ела торопливо, запивала картошку во­дой.

— Спасибо! Я пошла.

Дома она бывала редко: ее взяли в разведотдел на подслушивание — слушала по радио, что в эфире дела­ется на немецкой стороне. Дежурила чуть ли не сутками. Тогда еще не было магнитофонов, записывали на слух. На северной окраине Воронежа шли жестокие бои. Бои шли в районе сельскохозяйственного института, Ботани­ческого сада. Услышанное тетя Клара записывала на бсмажку, а потом переводила и отдавала перевод в раз­ведотдел. Ей повезло — до войны она работала стено­графисткой, и теперь стенография ей пригодилась.

В штабе у нее были два напарника, они тоже знали немецкий язык, но они не могли равняться с тетей Кла­рой.

Начальник разведки говорил:

- Перевод давайте точный! Одно слово упустите — главное не узнаете. Берите пример со Скобелевой — находка для штаба. Умница! По-стахановски службу несет.

Через месяц тете Кларе выдали военную форму и присвоили воинское звание — сержант. Но об этом я расскажу подробнее в следующих главах, потому что присвоение командирского звания дальней родственни­це прославленного русского генерала Скобелева было связано с другими, не менее интересными событиями.

А пока расскажу об одном воскресенье.

В воскресенье тетя Груня с утра не вышла на работу. Выходных дней летом в деревне сроду не было. Не было раньше, тем более теперь. Невыход на работу был своего рода событием. Предварительно тетя Груня вела тонкие переговоры с бригадиром, занудным стариком по кличке Кила, носила ему яйца и масло. Наконец он смилости­вился и разрешил выйти в поле после обеда.

Спозаранок тетя Груня надавала подзатыльников Зинке, заставила дочь чистить хлев. Зинка оказалась непонятно сговорчивой, выполнила урок на совесть, потом куда-то умчалась. Рогдай тоже ушел. Дома оста­лись мы с тетей Груней.

Она мылась во дворе под рукомойником, оттирала медные руки и шею пемзой — мыло в деревне переве­лось. Потом обтерлась полотенцем с петухами, прошла в сенцы, распахнула тяжелый кованый сундук. Он напо­минал несгораемый ящик в сберкассе. Ключ от сундука тетя Груня прятала в одном лишь ей известном месте. Это она так думала.

Ключ лежал на печке за трубой. Я видел, как его доставала Зинка.