Воронья шпора

На рыночной площади Солсбери король Ричард с презрением смотрел на безмозглого молодца, поставившего себя в подобное положение. Рядом стояла плаха, и около нее ожидал палач с широким топором. Несморя на то что солнце еще только поднялось из-за восточных холмов, весь город уже собрался на площади, дабы лицезреть смерть герцога. Толпа завороженно внимала происходящему, впитывая каждую деталь и подробность.

Генри Стаффорд, герцог Бекингем, пока еще оставался назначенным Ричардом констеблем Англии, человеком, наделенным огромной властью – в том числе собирать людей под знамена и вести их на поле брани, – и многие в толпе испытывали тихое удовлетворение от того унижения, в которое впал этот знатный человек. Они видели собственными глазам, что закон и королевский суд властны над всеми – над шерифами, мэрами и олдерменами, а не только над бедными и простыми людьми.

Король Ричард стоял на краю рыночной площади, наблюдая за ходом дела. Молодой Бекингем растоптал его доверие, и все же в его жалком восстании было нечто невыносимо глупое. Монарх вздохнул и поскреб заросшую щетиной щеку. Опять разболелась спина. Нет на нее никакой управы! А Бекингему не суждено дожить до старости и поумнеть настолько, чтобы начать сожалеть о юных дурачествах. У него не будет второго шанса.

Ричард заставил свой голос прокатиться по всей площади:

– Мне кажется, милорд Бекингем, что вы пали жертвой козней епископа Мортона, а не сами нашли этот путь к собственной гибели. Мне сообщали о нем – и о том, что с нашего берега видели корабли, которым пришлось вернуться. Ваши наставники, милорд, не избегнут моей кары, не сомневайтесь в этом. Однако я обязан наказать вас за измену. Она дорого стоила мне…

Он заставил себя остановиться: негоже королю жаловаться. Герцог внимательно и не без некоторой надежды посмотрел на него.

– Если это будет угодно вам, Ваше Величество, тогда смиренно прошу простить меня, – заговорил он. – Милосердие в вашей власти. Прикажите, и этот человек разрежет мои путы и освободит меня. И я останусь живым и буду снова служить вам.

– Я это знаю, милорд, – отозвался король. – Вы говорите правильные слова. Но я предпочитаю не оставлять изменников в живых. Вы выбрали такую участь в тот момент, когда подняли оружие на своего короля. Джентльмены, приступайте.

Упиравшегося Генри повалили на плаху двое сильных мужчин, немедленно отступивших, чтобы дать простор местному палачу, донельзя взволнованному необходимостью нанести при всем народе совершенный удар. Топор описал в воздухе широкую дугу, и Бекингем успел застонать от страха, но голос его тут же прервался, оборванный ударом.

30

Миддлхэмский замок был домом графа Уорика, a до него – домом его отца. Замок этот являлся самым сердцем клана Невиллов, и именно поэтому Ричард взял его себе после того, как земное жилье стало ненужным его братцу Джорджу. Несколько лет собственной юности Ричарда прошло в Миддлхэме, и с замком было связано немало счастливых воспоминаний. Здесь родился его сын – в ту пору, когда его брак был счастливым и полным смеха. Более северный, чем Йорк, Миддлхэм зимой мог действительно показаться унылым местом, но когда возвращалась весна, здесь было где побродить по зеленым полям, в садах и возле ручьев, в этом райском саду посреди долин.

Одеваясь, Ричард подумал, что прошел почти целый год с тех пор, как он стал королем. Горячая утренняя ванна возле натопленного камина с каждым прошедшим днем становилась все более и более обязательной частью его повседневного быта. Он старательно выдерживал свой повседневный ритуал, так что в любой момент мог заметить даже малое отступление от повседневного обихода. Его спина и плечи превратились в какую-то гребенку. В сырые дни он ощущал, как крутит его кости.

Иногда король просыпался во тьме, ощутив острую боль, свидетельствующую, что в теле его что-то сломалось. Боль утихала, и он снова погружался в дремоту, однако подобные приступы случались теперь все чаще и чаще.

Ричард шипел от боли, когда необдуманное движение рождало приступ, пронзавший его торс так, что он начинал задыхаться. Гнев помогал, однако рычать и ругаться лучше было наедине. Он был вынужден поворачиваться к миру другой стороной своего лица и запускать латную перчатку в дальний угол мог, только оказавшись уже в одиночестве.

Оставив незавязанными тесемки исподней рубахи, король вышел на солнце. Там его ожидал доспех, перехваченный ремнями и привязанный к железному столбу высотой в рослого человека. Ричард бросил на манекен злобный взгляд. Он занимался с ним всякий раз, когда был в состоянии это сделать. Каждый нанесенный удар пронзал болью все его тело, обжигая своим уколом спину и плечи.

Тем не менее он нуждался в таких упражнениях, потому что они наделяли его силой, когда подсыхал пот и слуги умащали маслом его мышцы, словно какому-то римскому сенатору, разминая их движениями стригилей, медных и вырезанных из слоновой кости. При желании король мог бы раздавить в рукопожатии любую ладонь. Кто-кто, а он не мог позволить себе слабости.