Воронята

Ганси прыгнул и перехватил руку Ронана в воздухе. Впрочем, пальцы Ронана по-прежнему цеплялись за щеки Диклана, а Диклан уже размахнулся – так широко, как будто хотел заключить брата в жестокие объятия. Поэтому удар достался Ганси. Что-то влажное окропило его руку. Ганси был практически уверен, что это слюна, но вполне возможно, что это была кровь. Тогда он выкрикнул слово, которому научился у сестры.

Ронан держал Диклана за узел темно-красного галстука, а Диклан стискивал рукой с побелевшими костяшками затылок брата. На Ганси они не обращали внимания. Ловко выгнув запястье, Ронан ударил Диклана головой о дверцу «Вольво». Раздался тошнотворный шлепок. Диклан разжал пальцы.

Ганси воспользовался этой возможностью, чтобы оттащить Ронана на несколько шагов. Ронан вырывался и молотил ногами по земле. Он был необыкновенно силен.

– Хватит, – тяжело дыша, сказал Ганси. – Не порти лицо.

Ронан – сплошные мускулы и адреналин – продолжал выворачиваться из рук. Диклан, в непотребно грязном костюме, направился к ним. На виске у него наливался огромный синяк, однако он, казалось, был не прочь продолжить. Черт знает что послужило причиной – новая сиделка для матери, плохие отметки в школе, необъяснимая пропажа денег с кредитки. Или присутствие Эшли.

На другой стороне парковки показался менеджер «Нино». Вскоре должны были появиться копы.

«Где Адам?»

– Диклан, – сказал Ганси предостерегающим тоном, – если ты подойдешь, клянусь…

Вздернув подбородок, Диклан сплюнул кровь на асфальт. Губы у него были разбиты, но зубы целы.

– Ладно. Это твой пес, Ганси, вот и держи его на поводке. Постарайся, чтоб он не вылетел из школы. А я умываю руки.

– Надеюсь, – прорычал Ронан.

Всё его тело казалось жестким, как доска, в руках Ганси. Ненависть стала для Ронана второй кожей.

Диклан сказал:

– Ну и дерьмо ты, Ронан. Если бы только папа видел…

Ронан рванулся вперед. Ганси обхватил его и потащил обратно.

– А ты что тут делаешь? – спросил он у Диклана.

– Эшли надо было в туалет, – отчеканил тот. – Я, казалось бы, вправе остановиться где хочу?

Когда Ганси в последний раз заходил в здешнюю совмещенную уборную, там пахло блевотиной и пивом. На стене кто-то красным маркером написал «СОТОНА» и указал номер Ронана. Трудно было представить, чтобы Диклан по собственному почину решил познакомить Эшли с удобствами «Нино».

Ганси произнес:

– По-моему, тебе лучше уехать. Сегодня ничего не решится.

Диклан коротко рассмеялся. Громко, беззаботно и округло. Он явно не находил в Ронане ничего забавного.

– Спроси, будут ли у него в этом году четверки, – сказал он Ганси. – Ты вообще ходишь на уроки, Ронан?

Эшли, за спиной у Диклана, выглянула из машины. Она опустила стекло, чтобы послушать. Когда эта девушка думала, что никто не обращает на нее внимания, она вовсе не выглядела идиоткой. Казалось исключительно справедливым, что на сей раз играли именно Дикланом.

– Я не говорю, что ты неправ, Диклан, – произнес Ганси.

Ухо болело от удара. И он чувствовал, как билось сердце Ронана у него под рукой. На память Ганси пришла недавняя клятва осторожнее выбирать слова, поэтому он сформулировал окончание фразы в голове, прежде чем сказать вслух:

– Но ты не Ниалл Линч и никогда им не будешь. И если перестанешь этого добиваться, то превзойдешь его гораздо быстрей.

Ганси выпустил Ронана.

Тот не двигался, и Диклан тоже, как будто, произнеся имя их отца, Ганси наложил на обоих чары. У братьев было одинаково уязвленное выражение лица. Разные раны, нанесенные одним оружием.

– Я просто хочу помочь, – наконец сказал Диклан, но в его голосе звучало поражение.

Несколько месяцев назад Ганси поверил бы ему.

Ронан, стоя рядом с Ганси, опустил руки и разжал кулаки.

Когда Адам получал удар, в его глазах появлялось рассеянное, отсутствующее выражение, как будто тело принадлежало кому-то другому. Когда удар получал Ронан, происходило обратное: он столь явно включался в здесь-и-сейчас, как будто до тех пор спал.

Ронан сказал брату:

– Я тебя никогда не прощу.

Окно машины с шелестом закрылось, как будто Эшли наконец поняла, что этот разговор не предназначался для ее ушей.

Посасывая разбитую губу, Диклан несколько секунд смотрел в землю. А затем выпрямился и поправил галстук.

– Подумаешь, какая важность, – сказал он и открыл дверцу машину.

Садясь за руль, Диклан предупредил Эшли: «Я не хочу это обсуждать» – и захлопнул дверцу. Колеса взвизгнули, впившись в асфальт, а Ганси и Ронан остались стоять друг возле друга на парковке, залитой странным тусклым светом. Неподалеку трижды пролаяла собака. Ронан коснулся мизинцем брови, чтобы проверить, не идет ли кровь. Но крови не было. Только вспухшая злая шишка.

– Разберемся, – сказал Ганси.

То, что сделал или безуспешно попытался сделать Ронан, вряд ли было легко поправимо, но Ганси твердо знал, что это надо исправить. Единственная причина, по которой Ронану позволялось жить на Монмутской фабрике, заключалась в том, что у него были приемлемые отметки.

– Как угодно, но не позволяй ему оказаться правым.

Ронан тихо сказал:

– Я хочу бросить школу.

– Еще год.

– Я не хочу терпеть еще год.