Воронка

— Да ничего, — криво усмехнулся Андрей. — Мы просто немного повеселились, когда изобретали ритуал приема в рыцари. Наняли одного педрилу и он, прости за откровенность, имел всех этих элитных аристократов в жопу! Это я его нашел, он со мной срок мотал за хулиганство. Я-то его не боялся, меня пахан, за которого я сидел, с воли прикрывал. Но, вообще, педрила наш это дело любит. И что забавно, никто из этих гребаных рыцарей не завопил и не отказался, все перетерпели. Раз надо штаны спустить, чтобы еще элитнее стать — они спустят. Ой, хохма! Мы ржали каждый раз, когда снимки делали, до колик!

— А женщины?

— А баб Ника обрабатывала. Она не любила людей унижать. Просто выбрала мальчишек из Училища культуры и те ее телушек культурно обихаживали. Ну, тоже на пленку все фиксировалось. Хорошее порно получалось.

— Ясно, — сказал Паша. — Ну, а народу вы сколько погубили? Я имею в виду тех, кто в бухгалтерской книге записан был и тех, кого, как Нику, скормили своему Светочу.

Андрей заметно посерьезнел:

— Ты, Павел Петрович, понял ведь уже, что я в милиции ни слова не скажу, если буду проходить как соучастник всего этого? Мне тюрьма на хрен не обломилась! А ты помочь мне можешь. И тебе это выгодно. Получишь повышение, карьерный толчок.

— Гм, — кашлянул Пашка, вроде бы соглашаясь с проповедником. — Ты говори, говори.

— Но ты обещаешь?

— Клянусь своими погонами, — серьезно уверил его Седов и добавил про себя: «Которых давно уже нет!».

Проповеднику говорить явно не хотелось. Он помолчал немного, попросил сигарету, закурил и только тогда сказал:

— Это правда. — Каждое слово будто застревало у него в горле. — Все люди, что у бухгалтера были в тетради записаны, оставили завещание в пользу Фонда Чистоты. Их уже нет в живых. Но занимались этим другие люди. Я отдельно с ними работал. Это были просто марионетки, которых мы использовали. Они из доброты ухаживали за стариками, покупали им лекарства, готовили еду, стирали, убирали для них. И попутно узнавали есть ли у человека родственники, кто наследник квартиры. Если все срасталось выгодным для нас образом — я выдавал им один препарат, вместе с витаминами или валидолом. Этот препарат постепенно убивал стариков. Мне его Учитель давал. — Андрей схватил Седова за рукав пиджака и прорыдал, немного переигрывая: — Но ты обещал, что я за это сидеть не буду?!

Вырываясь из отчаянно цепких пальцев, Пашка лишь поражался про себя — неужели этот идиот верит, что ему позволят гулять на свободе? Господи, да он людей пачками на тот свет отправлял! Но чтобы немного сбить накал страстей, Пашка задал вопрос:

— И что, всегда гладко все сходило?

Опавший Лист выпустил рукав пиджака.

— Ну, с причинами смерти гладко сходило, а с наследниками по-разному. Для этого у нас были юристы, которые мало правды знали, но денег получали нормально. Судились, рядились, бывало, что и проигрывали дело.

— А Учителю вы сколько человек скормили?

— А вот этого я и не знаю. Я же не с основания организации был! При мне только Нику… Потому что я уже был в ближнем кругу и Учителю нравился. И, честное слово, я пытался за нее заступиться! — Он снова уцепился за Пашкин рукав. Это прикосновение, будто попытка напомнить об обещании, вызывало брезгливое омерзение. Андрей этого не заметил, он продолжал свою исповедь: — Только Учитель уже решил. Не знаю, почему. Мне не сказали. А убил ее Кумаров. Мы вошли в подвал, она уже знала, что будет, и кричала ужасно, вырывалась, просила не убивать. Но Кумаров ее держал крепко, потом привязал за руку, а когда она поняла, что все, конец, то перестала орать. Кумаров к ней подошел с ножом в руках, взял за плечо, отвел руку с ножом. Она тогда только на Учителя посмотрела и рассказала анекдот. Видно, это у нее от стресса, она же все время анекдоты порола. Смешно, не смешно, ей по фигу! Болтает, как не в себе.

Сцена, описанная проповедником, появилась перед глазами. Пашка не просто видел каждого из участников казни, но даже слышал каждый голос, понимал чувства каждого. Опавший Лист врет, понял он. Это не важно сейчас, но он врет, что заступался за Нику. Она была сильной молодой женщиной, и одному Кумарову вряд ли удалось бы удержать и привязать ее. Этот мерзавец держал Нику, вот что он делал в ту ночь. Чтобы стряхнуть наваждение, Павел на секунду крепко закрыл глаза и наморщил нос. Видение пропало, но осталось впечатление ужаса и отвращения, которое всегда возникает в сердце при виде расправы над беззащитным.

— Какой анекдот? — хрипловато спросил Седов, отворачиваясь к окну, в темноту. — Какой анекдот рассказала Ника?

Ответ он получил не сразу, потому что Опавший Лист вспоминал. И как можно забыть такое?