Потеряв всякую надежду ускользнуть от своих врагов и считая долгом мужчины более от них не уклоняться, но встретиться с ними лицом к лицу, достойный подражания герой решил покинуть роскошные, хотя и несколько тесные апартаменты, предоставленные ему мистером Бендиго, и претерпеть мученичество во Флитской тюрьме. И вот в сопровождении вышеупомянутого джентльмена он переехал в тюрьму ее величества, вручив себя попечению тамошней стражи; он не обратился за разрешением жить за пределами тюрьмы (что по тем временам значительно облегчало положение многих должников), ибо прекрасно знал, что ни одна душа на свете не согласилась бы поручиться за то, что он выплатит те колоссальные суммы, которые он задолжал и из-за которых подвергся аресту. Не важно, в каких именно цифрах выражались эти суммы; мы не собираемся удовлетворять любопытство читателя на этот счет. Во сколько сотен или тысяч фунтов исчислялся его долг, было известно лишь его кредиторам; он оплатил первый иск, как было сказано выше, и тем самым выказал намерение оплатить все векселя до последнего фартинга.
В домике на Коннот-сквер, куда, простившись с мужем, вернулась Морджиана, ее встретил в дверях мальчик-слуга, изъявивший желание немедленно получить жалованье; на желтом шелковом диване сидел весьма непрезентабельного вида человек в очень потрепанном пальто (поставив перед собой на альбом кружку пива, дабы не испортить столик розового дерева). Этот непрезентабельного вида человек заявил, что пришел за мебелью, которая подлежала изъятию в счет одного из неоплаченных исков. Другой джентльмен, столь же мало презентабельный, сидел в столовой, читая газету, и пил джин; он представился миссис Уокер как судебный исполнитель еще по одному иску и тоже собирался изымать какое-то имущество.
— На кухне сидит еще один, — предупредил мальчик-слуга, — он описывает мебель и грозится посадить вас в тюрьму за то, что вы стащили и потихоньку заложили посуду.
— Сэр, — проговорил мистер Вулси (ибо этот достойный джентльмен проводил Морджиану домой), — сэр, — сказал он, потрясая своей палкой перед молодым слугой, — если вы позволите себе еще хоть одно оскорбительное замечание, я сорву все пуговицы с вашей куртки. (Так как вышеупомянутых украшений на куртке было не менее четырехсот штук, слуга умолк.) Для Морджиа-ны было великим счастьем, что ее сопровождал честный и преданный портной. Этот добрый малый целый час терпеливо дожидался ее в приемной комнате долговой тюрьмы, предвидя, что по дороге домой Морджиане потребуется защитник; и читатель еще более оценит его доброту, когда мы скажем, что, пока он сидел в приемной комнате, он подвергался насмешкам, — да что там насмешкам! — форменным оскорблениям со стороны некоего корнета Фипкина из голубой гвардии, посаженного в тюрьму по иску, предъявленному ему «Линей, Булей и Кo», — ибо сей корнет как раз завтракал в то время, как его настойчивый кредитор входил в приемную. Корнет (восемнадцатилетний богатырь ростом в пять футов и три дюйма в сапогах, задолжавший пятнадцать тысяч фунтов) был страшно зол на этого упрямого кредитора, и заявил ему, что, если бы не тюремные решетки, он вышвырнул бы его в окно; затем он вознамерился свернуть портному шею, но Вулси выставил вперед правую ногу и привел в боевую готовность кулаки. «А ну, попробуй!» — сказал он молодому офицеру, после чего корнет обозвал портного грубияном и вернулся к прерванному завтраку.