Воронцов

Как прежде в полку и в дивизии, так теперь в корпусе М. С. Воронцов занялся кадровым вопросом. Он хотел, чтобы в его подчинении были офицеры, близкие ему по взглядам. «Если бы не с тобою, любезный мой друг, — пишет ему И. В. Сабанеев, — то истинно бы поссорился. Взять у меня двух таких молодцов, как Лисаневич и Ахлестышев, можно делать только тебе со мною <…> Взяли у меня двух славных генералов и два лучших полка». «Единственное желание мое состоит в том, чтоб тебя произвели: тогда я дезертирую к тебе в команду, где бы ты ни был»1, — признавался он. Однако Михаила Семеновича долго не производили в полные генералы, и Сабанеев так и не смог стал членом его команды. А Закревский обратился к Михаилу Семеновичу с упреком: «Позвольте поставить вам на вид, что вы действительно так располагаете, как отличный хозяин в дивизии, и хотите дурных сбыть в другие дивизии, а хороших перетащить к себе»2.

Первоначально русский оккупационный корпус был расквартирован в департаментах Мерт, Мозель, Мец, Марна и Верхняя Марна, а корпусная штаб-квартира располагалась в городе Нанси. 25 ноября герцог Веллингтон подписал распоряжение о передвижении корпуса к бельгийской границе. Теперь русская оккупационная зона раскинулась вдоль северной границы Франции на территории длиной в 120 километров и шириной от 20 до 6о километров. На французских картах и сегодня встречаются русские названия: «Русский редут» («Fort des Russes»), «Русское кладбище» («Cimetiere des Russes»), «Русская тропа» («Chemin des Russes»). Корпусная квартира размещалась в крепости Мобеж.

Жители департаментов и особенно города Нанси с сожалением расставались с русскими воинами, зарекомендовавшими себя более дисциплинированными, чем, например, баварцы и прусаки. В связи с этим Совет французских городов, в которые должны были прийти союзные войска, выразил желание принять именно русских. А жители Рокруа, узнав, что к ним придет русский гарнизон, посчитали, что им повезло. Однако вскоре французам пришлось разочароваться.

Начало 1816 года ознаменовалось со стороны русских рядом бесчинств и актов насилия. Уполномоченный французского правительства при русском оккупационном корпусе маркиз Бросар доложил об этих случаях Э. О. Ришелье, ставшему в 1815 году председателем совета министров Франции. Тому самому Ришелье, который был в прошлом градоначальником Одессы и генерал-губернатором Новороссийского края. «Начало расквартирования русских оказалось неблагополучным, — писал ему Бросар. — Сбылось то, что я, к сожалению, предвидел. В округе Авена царит неописуемый беспорядок. Он не меньше в округе Камбрэ»3.

Действительно, бесчинства военных участились. На насилие и жестокое обращение солдат с жителями жаловались мэры городка Монтиньи и сел Сен-Мартен, Вандежен и Сен-Супле. А из Живе и Шарлемона сообщили префекту города Камбрэ о том, что прибытие русских «еще усугубило страдание жителей; многие из них покинули свои дома и можно ожидать массового бегства населения»4. Заместитель мэра этого города заявил генералу Г. И. Лисаневичу, что «русские военные части ведут себя не как дружеские войска, а с неограниченным произволом, будто бы они вступили в неприятельскую страну»5.

Необходимо было принимать меры. И командующий корпусом М. С. Воронцов принял их незамедлительно. За кражу со взломом один солдат был прогнан сквозь строй, а другой расстрелян. Так же строго были наказаны и другие грабители и насильники. Французы посчитали принятые М. С. Воронцовым меры излишне суровыми. Но командующий считал, что без таких мер дисциплину и порядок в корпусе в мирное время не обеспечить.

С большим трудом устанавливались добрососедские отношения между корпусом и местными властями. Причиной очередного конфликта стало, например, устройство в населенных пунктах, где находились солдатские казармы, русских бань. М. С. Воронцов говорил, что чистота — основа здорового и веселого духа воинов. По его распоряжению каждой воинской части было выделено 100 франков на устройство бани. Но местные власти долго отказывались давать разрешение на их строительство.

Русские бани казались французам чем-то странным, без чего можно было бы и обойтись. Особенно удивлялись они привычке русских окунаться после бани в холодную воду. А солдаты с нетерпением ожидали, когда в их части будет своя баня. Командир гарнизона городка Живе В. И. Левенштерн отметил, что русский солдат охотнее обойдется без кровати, чем без бани, и добавил насмешливо: «В отличие от французского солдата, который прежде всего стремится блестеть своей наружностью и моется очень редко»6.