Читаем Воронцов полностью

Много споров вызывало качество поставляемых корпусу продуктов питания. Французские поставщики в стремлении нажиться шли на обман. Так, для увеличения веса, они подмешивали в муку и зерно песок. Мэру Мобежа было доложено, что в одной партии муки оказалось столько песка, что выпеченный из нее хлеб невозможно было разгрызть. В другой раз из 45 мешков зерна было извлечено 79 килограммов песка. Видя, что его протесты не принимаются во внимание, М. С. Воронцов решил отказаться от поставок муки и договорился с булочниками о покупки у них хлеба.

Более серьезными оказались конфликты с таможенниками. М. С. Воронцов обещал Веллингтону, что сделает все возможное, чтобы помочь французским таможенникам в их нелегком деле. Однако добрые отношения с ними никак не налаживались. Конфликт следовал за конфликтом. Так, таможенники остановили двух казаков, ехавших в свою часть. Один казак, не поняв, что хотят от него французы, не остановился и был убит таможенником выстрелом из ружья. В другом случае таможенники зарубили в деревенском кабачке нескольких невооруженных русских солдат. На крики прибежали товарищи убитых и разоружили таможенников. М. С. Воронцов отметил, что при этом солдаты проявили дисциплину — они не отомстили таможенникам, а передали их французским властям.

М. С. Воронцов не раз обращался к Веллингтону с жалобами на действия таможенников. Он предупредил, что хотя офицеры корпуса запрещают солдатам мстить обидчикам, раздражение против таможенников достигло такой силы, что может дойти до крайности и завершиться большой бедой. В конфликт пришлось вмешаться Ришелье. С этого времени таможенное начальство стало строго спрашивать со своих подчиненных за каждый случай столкновения с русскими. Однажды после третьего предупреждения таможенники выстрелили в двух русских драгунов и в их французского сообщника. Те действительно занимались контрабандой. Слава Богу, обошлось без человеческих жертв. Была убита только лошадь Но таможенники поспешили извиниться перед М. С. Воронцовым. А Михаил Семенович выступил в защиту провинившихся, которых уже успели уволить.

По существовавшим правилам провинившихся перед русскими французов судили французские суды, а русских, посягнувших на интересы французов, — русские суды. Однако французские судьи были явно пристрастны в решениях, всякий раз выгораживая своих соотечественников. Мельника и его слугу тяжело ранивших вилами нескольких русских, вообще не наказали. Дело было прекращено якобы из-за недостатка улик. Француза, избившего двух русских офицеров, приговорили… к одному дню заключения и к штрафу в один франк. Другой француз нанес три удара саблей русскому солдату и был оправдан судом присяжных.

М. С. Воронцов был крайне возмущен поведением французских судей. Тем не менее он не одобрял самосуда со стороны своих подчиненных. Правда, когда в одном городе вспыхнула драка, он отправил туда на постой 150 человек, заявив, что постой продлится до тех пор, пока ему не выдадут виновных.

М. С. Воронцов был недоволен и тем, как ведется судопроизводство в его корпусе. Причиной плохого судопроизводства было слабое знание аудиторами (так звали в то время судей) законов. Михаил Семенович не отрицал необходимости суровых наказаний за серьезные проступки, за трусость в бою, за грабежи, за воровство. Он и сквозь строй прогонял виновных, и подписывал смертные приговоры. Но степень наказания, говорил он, должна соответствовать степени вины. Наказывать провинившихся надо не по произволу, а по закону.

Узнав, что по новому распределению военного министерства судебная часть, или аудиториат, досталась в руки А. А. Закревского, Михаил Семенович поделился с другом своими соображениями о том, как улучшить в армии судебное дело. Законов и правил, говорит он, у нас достаточно. Но они почти не применяются. Это происходит от наших аудиторов. Вместо того, чтобы быть законниками, то есть чтобы быть специально подготовленными, они просто пережалованы из фельдфебелей и унтер-офицеров.

Михаил Семенович ссылается на Петра I, который говорил, что перед армейскими офицерами стоят свои задачи. Петр считал, что офицеры не могут быть судьями. Для решения судебных дел «должны быть в армии аудиторы, кои должны быть хорошие юристы и знать совершенно все права и законы». Однако «вместо того, чтобы иметь юриста понимающего, как общие права, так и дух и смысл законов, у нас аудитор, а иногда в отсутствие оных (что, впрочем, все равно) фельдфебели и унтер-офицеры из крестьян, чуть-чуть читать и писать умеющие, и привыкшие думать, а часто и чувствовать, что палка есть единственный закон и управления роты верх человеческого искусства».

Михаил Семенович считал, что для улучшения работы аудиторов необходимо «не производить в чин сей из унтер-офицеров за храбрость или за беспорочную 12 летнюю службу, сопряженную с умением грамоты, ибо сии качества, хотя и почтенные, не имеют никакого отношения с должностью указателя и блюстителя законов». Нужно, пишет он, «поставить аудиторов на лучшую ногу и дать им больше жалованья»7.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное