Читаем Воронцов полностью

23 октября Елизавета Ксаверьевна родила сына, названного Семеном, Пушкин присутствовал на крещении младенца в одесском кафедральном соборе. А когда графиня поправилась после родов, поэт стал чаще бывать в доме генерал-губернатора. Следовательно, отношения между поэтом и его непосредственным начальником продолжали оставаться доброжелательными.

Но многие исследователи считают иначе. Ариадна Тыркова-Вильямс, автор наиболее обстоятельной биографии Пушкина, убеждена, что между Пушкиным и его одесским начальником складывались такие отношения, что могли бы закончиться дуэлью. Однако, по ее словам: «Граф Воронцов, наместник и кавалер многих военных орденов, никогда бы не унизился до дуэли со штатским молодым человеком из своей свиты. Но все же между ними шел поединок длительный, не знавший перемирий»20.

Развивая мысль Тырковой-Вильямс о «поединке» между графом и поэтом, известный ученый-филолог Н. Н. Скатов пишет: «В течение почти всего года отношения Воронцова и Пушкина были — и с нарастанием — постоянным противостоянием, беспрестанно возобновляемым вызовом к барьеру и бесконечной дуэлью»21.

В действительности у Пушкина и в мыслях не было вызывать Михаила Семеновича к барьеру. Если бы они не терпели друг друга, то вполне очевидно, что Пушкин не бывал бы в доме Воронцова, а Воронцов не приглашал бы его к себе. Пушкин часто обедал у Воронцова, бывал в его доме на маскарадах и балах, любовался его супругой и рисовал портреты графа и графини на страницах своих рукописей. С сентября по декабрь 1823 года он нарисовал 17 портретов Елизаветы Ксаверьевны и 9 портретов Михаила Семеновича.

Наговаривая на Воронцова, изображая его врагом Пушкина, исследователи невольно наговаривают и на Пушкина. Если Пушкин принимал приглашения своего врага и бывал в его доме, следовательно, честь не была ему дорога. Но, как известно, честь и чувство собственного достоинства были для Пушкина превыше всего. В гости к врагу он ходить не стал бы. С другой стороны, честь и чувство собственного достоинства были присущи и М. С. Воронцову. А это также исключало приглашение им к себе в гости врага.

В основном Пушкин был доволен условиями своей жизни в Одессе. Он писал А. И. Тургеневу 1 декабря: «Я обнимаю вас из прозаической Одессы, не благодаря ни за что, но ценя в полной мере и ваше воспоминание и дружеское попечение, которому обязан я переменою своей судьбы. Надобно подобно мне провести 3 года в душном азиатском заточении, чтоб почувствовать цену и не вольного европейского воздуха»22.

О настроении Пушкина можно судить и по его письму к П. А. Вяземскому от 20 декабря: «Что если б ты заехал к нам на Юг нынче весною? Мы бы провели лето в Крыму, куда собирается пропасть дельного народа, женщин и мущин. Приезжай, ей Богу веселее здесь, чем у вас на Севере»23. Как видим, жизнь на юге стала казаться Пушкину даже более привлекательной, чем жизнь на севере, в Петербурге.

О намечаемой поездке Пушкин услышал в доме генерал-губернатора. Михаил Семенович предложил своим гостям отправиться летом на яхте в Крым. Предлогом было намерение отпраздновать новоселье в доме графа в Гурзуфе. Этот дом был куплен им у Ришелье и перестроен.

В конце года в Одессе побывали супруги П. Д. и С. С. Киселевы. Они не раз общались с Пушкиным. И впоследствии при встрече с П. А. Вяземским сказали, что «Пушкин в хороших руках» и что он часто бывает у Воронцовых24.

А для М. С. Воронцова конец 1823 года был омрачен тем, что его так и не произвели в полные генералы. 12 декабря, в день рождения Александра I, стал известен список военачальников, произведенных в полные генералы. Список был довольно длинный. Были повышены в чине даже те, кто не мог рассчитывать на это. Но только не М. С. Воронцов.

Друзья М. С. Воронцова очень за него переживали. Получив известие о производстве в полные генералы, А. П. Ермолов сообщал А. А. Закревскому: «От брата Михаилы недавно получил письмо, в котором описывает труды свои и занятия. Он точно со времени определения своего мало был на месте, и если так продолжать будет, то сделает много полезного. Мне жаль, что с горестью примет он, что не попал в такое всеобъемлющее производство. Его можно было бы потешить сим, как человека, по способностям его, примечательного и которого весьма многими из произведенных ныне заменить, конечно, невозможно»25. Из другого письма Ермолова Закревскому: «Брат Михаил вправе роптать, что не произведен после большого и, конечно, необходимого производства, ибо достоинства его делают его для службы и полезным и нужным, а произведенные многие таковыми не будут»26.

Многие исследователи пишут, что во время пребывания в Одессе Пушкин пользовался богатейшей библиотекой генерал-губернатора и собранным несколькими поколениями Воронцовых архивом. Они приводят большой список книг и рукописей, с которыми Пушкин будто бы познакомился в доме графа. В действительности, этот список просто-напросто придуман ими.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное