Воронцов

14 июля, ровно через месяц после отъезда Воронцовых в Крым, Пушкин отправил письмо А. И. Тургеневу. Письмо также передавалось с оказией, и в нем можно было высказать все, что накипело у него на душе. Пушкин пишет: «Вы уж узнали, думаю, о просьбе моей в отставку; с нетерпением ожидаю решения своей участи и с надеждой поглядываю на ваш север. Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, и я мог дождаться больших неприятностей и своей просьбой предупредил его желания. Воронцов — вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое»19.

Двумя месяцами раньше Пушкин считал Михаила Семеновича лучшим начальником для себя, если бы хотел служить. А теперь в крайнем раздражении и под влиянием ревнивого чувства не согласился ли он полностью с Уничижительной и несправедливой характеристикой генерал-губернатора, звучавшей из уст С. Г. Волконского? И не Волконским ли были «подсказаны» Пушкину слова о вандализме, хамстве и эгоизме Воронцова? Это в глазах С. Г. Волконского, а не в глазах Пушкина, Воронцов был и вандалом, и хамом, и эгоистом.

Конечно, только раздражение и ревность, помноженные на недоброжелательство Волконского, могли вызвать у Пушкина эти слова. В чем проявилось непристойно-неува-жительное отношение генерал-губернатора к поэту? Какие примеры вандализма, хамства и эгоизма Воронцова мог он привести? Никаких. Кроме того, следует помнить слова самого Пушкина, что в письмах, в дружеском обращении он предается «резким и необдуманным суждениям» и что эти суждения должны оставаться между ним и адресатом письма20. Именно такими резкими и необдуманными и были слова из его письма к А. И. Тургеневу.

Вполне очевидно, что в те же дни, в первой половине июля, родилась и известная эпиграмма Пушкина на М. С. Воронцова. И. П. Липранди пишет, что до отъезда поэта в Михайловское он три раза был в Одессе и слышал от него стихи к портрету Воронцова: «Сколько помню, в них находились следующие выражения: „Полумилорд, полугерой, полукупец, полуподлец, и есть надежда, что будет полным наконец“ <…> Пушкин заверял меня, что стихи эти написаны не были, но как-то раза два или три им были повторены и так попали на бумагу»21.

Почему Пушкин «заверял» Липранди, что эпиграмма на Воронцова не была им написана, а лишь два или три раза повторена? Потому что Липранди не мог не упрекнуть поэта в сочинении им явного поклепа на всеми уважаемого генерал-губернатора. Подобные упреки Пушкин мог услышать и от доброжелательно относившихся к нему А. И. Левшина, поэта В. И. Туманского и других сотрудников воронцовской канцелярии. В свое оправдание он и хотел представить эпиграмму как острое словцо, сказанное им в каких-то компаниях.

Из слов Липранди следует, что он был знаком с двумя вариантами эпиграммы — и с первым вариантом, начинающимся словом «полумилорд», и со вторым вариантом со словом «полугерой». Первый вариант эпиграммы Пушкин не раз декламировал среди приятелей и знакомых, кем-то он был записан и дошел до нас в нескольких списках. А второй вариант был, видимо, сочинен позже. Липранди успел с ним познакомиться, но никто его не записал. Этот вариант Пушкин включил в письмо к П. А. Вяземскому от 8–10 октября 1824 года.

В первом варианте эпиграммы Пушкин называет Воронцова «полумилордом», «полукупцом», «полумудрецом», «полуневеждой» и «полуподлецом». И высказывает надежду, что тот «будет полным наконец». Да, конечно, Воронцова можно было назвать полумилордом, так как детство и юность его прошли в Англии, где он получил прекрасное воспитание и образование. Приложимо к нему и имя полукупец, так как на посту генерал-губернатора он не чурался ни торговых, ни иных экономических вопросов. Не было ничего обидного и в том, что поэт назвал его полумудрецом. Вполне очевидно, что граф не претендовал на то, чтобы его считали мудрецом.

Во втором варианте эпиграммы Пушкин отбрасывает слова «полумилорд», «полукупец» и «полумудрец» и добавляет уничижительное слово «полугерой». Обычно исследователи связывают это слово с тем, что в декабре 1823 года М. С. Воронцов не был произведен в полные генералы, то есть остался как бы полугенералом. Но если бы это было так, то Пушкин и должен был бы назвать Воронцова в эпиграмме «полугенералом», а не «полугероем».