Воронцовы. Дворяне по рождению

В записях современников сохранились следующие сетования Браницкого-старшего: «нет хороших женихов для младшей дочери: Ухаживает за ней Потоцкий, но у меня обе старшие дочери за Потоцкими, и, пожалуй, скажут, что отдал свое семейство этому дому в собственность. Однако мне желательно, чтобы и третья дочь моя пошла поскорее за поляка, ибо по смерти моей жена распорядится иначе». Но Александра Васильевна не торопилась выдавать младшую дочь замуж. Елизавета до 26 лет почти безвыездно жила с родителями в Белой Церкви, хотя уже более десяти лет числилась фрейлиной, возраст, надо сказать, для незамужней девушки того времени более чем почтенный. Тридцатилетние замужние дамы, обремененные к тому времени многочисленным потомством – явление весьма обычное, считались уже солидными матронами.

В начале 1819 года графиня Браницкая вместе с дочерью отправилась в длительное путешествие по Европе, прежде всего в Париж. Эта поездка и стала решающей в судьбе Елизаветы Ксаверьевны.

Вигель Филипп Филиппович – один из самых знаменитых русских мемуаристов, знакомый А. С. Пушкина, член Арзамасского кружка, автор широко известных и популярных в XIX веке «Записок» – историю женитьбы графа описывал так:

«Во дни доброго согласия его с Алексеевым сестра моя в шутку твердила, что пора ему жениться, и с большой похвалой говорила ему о меньшой Браницкой… В это самое время графиня Браницкая приехала в Париж, а он под предлогом окончания каких-то дел туда отправился. Там увидел он если не молоденькую, то весьма моложавую суженую свою. Она не могла ему не понравиться: нельзя сказать, что она была хороша собой, но такой приятной улыбки, кроме ее, ни у кого не было, а быстрый, нежный взгляд ее миленьких небольших глаз пронзал насквозь. К тому же польское кокетство пробивалось в ней сквозь большую скромность, к которой с малолетства приучила ее русская мать, что делало ее еще привлекательней».

Сам же Михаил Воронцов на страницах своего дневника записал следующее:

«Сопроводив… корпус до границы России…, я вернулся в Париж в январе месяца 1819 года. Там я познакомился с графиней Лизой Браницкой и попросил ее руки у матери. Получив согласие, в феврале я отправился в Лондон к отцу, чтобы получить его благословение на брак…»

Венчание состоялось 20 апреля (2 мая) 1819 года в Париже в православной церкви. Для обоих это была блестящая партия. Елизавета Ксаверьевна принесла мужу огромное приданое, состояние Воронцова почти удвоилось. Александра Браницкая сознательно выделила всем дочерям значительное приданое, чтобы потом по завещанию не делить фамильные имения, а все оставить сыну Владиславу.

Но любовь любовью, а все-таки не без колебаний решился граф Воронцов на брак с дочерью польского магната и к тому же гетмана Речи Посполитой. В одном из писем к графу Ростопчину Ф. В. новобрачный торжественно обещал не допускать к себе в государственной деятельности ни одного поляка.

О взаимоотношениях Михаила Воронцова и графини Александры Браницкой, матери Елизаветы, А. Я. Булгаков писал так: «Воронцова любит как любовника. Она в восхищении от зятя своего, но тот ее не любит».

После свадьбы молодые поселились в Париже и вели там открытый образ жизни. Посещали аристократические салоны, знакомились с известными европейскими знаменитыми и не очень учеными, музыкантами, художниками.

В сентябре Воронцовы покинули Париж и в ноябре прибыли в Белую Церковь. Пробыв там недолго, в декабре они приехали в Петербург, где в начале 1820 года Елизавета Ксаверьевна родила дочь, умершую через несколько дней. Об этой семейной трагедии К. Я. Булгаков писал брату: «31 января часов в пять, после обеда, родила Воронцова дочь Катерину, и скоро, и благополучно. Я на другой день обедал у графа Михаила Семеновича, который в восхищении; все у них идет хорошо… Бедный Воронцов недолго наслаждался счастьем быть отцом; дитя умерло уже. Душевно жаль Воронцова, жену его, старика отца, к которому было писано… Вчера вечером (3 февраля) в 6 часов похоронили мы в Невском младенца. Пушкин, Ваниша, Логинов, Бенкендорф и я ездили туда и опустили ангела в землю. Бедный Воронцов чрезвычайно огорчен. Жене его прежде десяти дней не скажут; для здоровья ее как нельзя лучше. Ее уверили, что нельзя принести дитя, потому что в сенях холодно. Она согласилась ждать дней десять. Бедная мать!»