Вороны вещают о смерти

— Зря ты защищаешь ее, Огниша. Может, это и не Томира в твоем сарае похозяйничала, но явно она что-то знает. С нечистью сговаривается. Иначе как объяснить, что у нее в доме достаток? Ведь сажает ровно то же, что и остальные, и работает столько же. — Девушка задумалась на миг и усмехнулась: — Наверно, кикимору подкармливает, чтобы та ей помогала.

— А может, у нее просто рука лёгкая, — отрезала я.

Неприятно было слушать домыслы сельчан, да ещё и из уст подруги. Я все представляла себя на месте Томиры, думала: стоит кому-то заметить, что в Чернолес хожу, и обо мне начнут судачить, и от меня подружки отвернутся. Страшно становилось от этого.

— Ладно, а тот мальчик, сын кузнеца, — упрямо продолжала Нежана. — Как объяснить, что он поправился, как только на Томиру стали думать? Он ведь сильно болел — помните? Лежал в беспамятстве и, вроде, лихорадка у него была. А теперь вдруг выздоровел! Будто кто порчу с него забрал.

— Но колдун не умеет снимать свои чары, только наводить, — напомнила Беляна. — Думаю, Макошь мальчику помогла. Так ведь твоя сестра говорила, Огниша?

— Так.

— Почему же тогда другим не помогает? — Милана недоверчиво прищурилась. — Бабы целыми толпами теперь ходят в осиновые рощи, носят туда хлеб с медом и творог.

— Боги не откликаются на каждую просьбу. Да и лучше не тревожить их по пустякам.

— А ещё странно, — снова вступила Нежана, — что вороны чуть ли не каждый день над двором кузнеца летают, сидят на изгороди и крыше. Видели? А ни у кого больше не сидят! Я-то думала — это знак…

Ее слова заставили задуматься. Ведь и правда летали черные птицы над кузницей, хоть и не каждый день.

— Может, и знак, но не такой, как мы подумали. А может, они просто на зерно слетаются.

— Ну да! Что-то я не видела, чтобы они на землю садились.

Ответа у меня не было.

Несколько дней прошло с той грозовой ночи, но беспокойство по-прежнему сидело внутри, никак не желало уходить. Уже ставшая привычной спутницей смутная тревога терзала душу. Предчувствие чего-то нехорошего. Оно то отступало, то возвращалась с новой силой, но никогда не исчезало совсем.

Я кинула взгляд на избу кузнеца, стоявшую чуть дальше вниз по реке. Решила: надо наведаться к сестре, самой осмотреть дом и двор. Провести охранительные обряды, Слово сказать, пока ещё дышала во мне сила белого таленца.

Только подумала — как двери избы распахнулись. Присмотревшись к высокой широкоплечей фигуре, узнала Бушуя. Кузнец вышел со двора и тяжёлым шагом, ссутулившись направился к селу по тропе, что как раз проходила недалеко от речки.

Я поднялась, чтобы поприветствовать его и справиться о здоровье Млада. Заметив меня, он остановился напротив и махнул рукой, и я поспешила к нему по заросшему сочной зеленью пологому берегу.

— Что такое, Бушуй? — с тревогой спросила я, вглядываясь в поисках ответа в его потемневшие глаза. — Снова с мальчиком что-то?

Кузнец выглядел потерянным. И мрачным, что грозовая туча. Взгляд его метался по сторонам, иногда задерживаясь на мне. Он все беззвучно открывал рот и закрывал, как выброшенная на берег рыба. И от этого беспокойство только возрастало внутри, грозилось перерасти в страх.

Я приблизилась на шаг, почти вплотную, почувствовала исходящий от него запах пота и железа, и ещё другой, очень знакомый. Прохрипела едва слышно:

— Что такое?

Бушуй обхватил ладонями мои плечи, взглянул в глаза. Выдохнул:

— Зоряна, сестра твоя. Я как раз к Горице шел, чтобы сказать… Морена забрала ее.

В избе пахло хвоей. Свежий смолистый аромат наполнял комнату, заглушал собой все прочее. В центре на пышном ложе из еловых веток лежала сестра. Ещё влажные после омовения волосы покоились на плечах, аккуратно расчесанные. Белая погребальная рубаха казалась такой яркой, словно сотканной из снега. А утратившая краски кожа такой гладкой, ненастоящей.

Вокруг стояли люди. Одинаковые нечёткие лица, одинаковые выцветшие фигуры. Я не замечала их, не различала. Видела только единственное яркое пятно, неподвижное посреди серых теней.

Белое на зелёном. Так выглядит смерть.

Я пришла в их дом — дом моей сестры — когда все уже было готово. Я не обмывала ее, не расчесывала волосы. Зоряна вышла замуж — и перестала быть частью нашей семьи. Забота о ее теле легла на плечи почти незнакомых мне женщин. Ладили они при жизни? Смогла ли сестра найти среди них верных подруг, обрести новых сестер, или они просто терпели друг друга, вынужденные жить под одной крышей? Я не знала. Не знала, потому что не спрашивала. Она вышла замуж — и связь, не слишком-то прочная до этого в силу большой разницы в возрасте, оборвалась вовсе. Я ничего не знала о ней, но надеялась, что новые сестры отнеслись к ней с куда большей заботой, чем родная.