Ворошиловград

Но лишних бутс ни у кого не было — ни у Саши Питона, ни у Семена Черного Хуя, ни даже у Андрюхи Майкла Джексона, который стянул с себя еще одни черные трусы и отдал их старшему из Балалаешниковых. Разочарование повисло между нами, вся эта затея вдруг утратила смысл, ведь какая польза от меня, если у меня нет бутсаков. Не выйду же я играть в берцах. Я посмотрел на Травмированного и развел руками, как бы извиняясь за свою непредусмотрительность. И остальная команда тоже посмотрела на Травмированного, словно ожидая от него чуда, будто надеясь, что сейчас он накормит нас всех пятью хлебами и обует одиннадцать человек основы в одни волшебные бутсы, которые приведут нас к полной и безусловной победе. Травмированный тоже ощутил общее напряжение, поймал важность этого момента, наклонился, вытащил откуда-то из-под кресел свой потасканный дипломат, с такими в восьмидесятые ходили пионеры, инженеры и военруки, положил его на свое колено, балансируя между кресел на одной ноге, неторопливо открыл и легким движением достал оттуда свои старые запасные адидасы, в которых гонял еще пятнадцать лет назад. Команда смотрела на адидасы завороженно. Ведь были это золотые бутсы Травмированного! Сшитые леской в нескольких местах, без двух шипов на подошве, неопределенного цвета, они пахли полевой травой, которая въелась навечно в затертую до дыр кожу. И, протянув их, Травмированный сказал:

— Держи, Герыч, — это специально для тебя.

Команда поддержала своего капитана товарищеским ревом и искренним братанием. Я взял бутсы и сел на место.

Автобус тем временем мчал по трассе, солнце острыми колючими лучами пробивалось внутрь, от чего глаза друзей хищно вспыхивали, а кожа отсвечивала синим, словно у утопленников. Передо мной переодевались братья Балалаешниковы. У младшего, Равзана, на левом плече набита была голова кота, на правом бедре женщина горела на костре, а на левом щерился какой-то бес, проткнутый острым ножом. Кот, который по предварительному замыслу должен был, очевидно, быть хищным и независимым, выглядел как-то по-домашнему, возможно, потому что Равзан со временем сильно растолстел, вот и кота разнесло по всему предплечью. Женщина на костре похожа была на нашу с Равзаном учительницу химии. У среднего Балалаешникова, Шамиля, на груди, под левым соском, наколото было несколько звезд, как на бутылке из-под коньяка. Под медалями готический шрифт пояснял: «Нет Бога кроме Аллаха». У старшего же из братьев, Баруха, по коже густо были рассыпаны звезды, кресты и распятия, а в районе живота расправил свои крылья орел с чемоданом в клюве, чему надлежало символизировать склонность Баруха к бегству из мест лишения свободы. Чемодан напоминал дипломат, с которым ходил Травмированный. Присматриваясь к остальным старым друзьям, я замечал на битых жизнью и соперниками телах множество похожих изображений, которые мягко вырисовывались в ярком солнечном свете. Их спины и поясницы, грудь и лопатки помечены были черепами и серпами, женскими лицами и непонятными цифровыми комбинациями, скелетами и ликом Богородицы, мрачными заклятьями и исполненными достоинства формулами. Аскетичнее всех выглядел Семен Черный Хуй, на груди которого можно было прочитать «Мой Бог — Адольф Гитлер», а на спине — «Главный в зоне — вор в законе».

Постепенно команда стихла, все словно ощущали приближение великой битвы и мысленно спрашивали себя, готовы ли они сделать это еще раз — прыгнуть выше головы, выложиться до конца, сыграть через не могу и выебать газовщиков. Тем временем водитель притормозил и, скатившись с трассы, выехал на разбитый асфальт дороги, которая поворачивала от главной налево и исчезала за ближайшими холмами. Я выглянул в окно, пытаясь узнать знакомые места. Когда я был здесь последний раз? Лет пятнадцать назад, весной, мы ехали этой же компанией, только друзья мои не выглядели как зомби с разрисованными конечностями, все были моложе, но не добрее. Сколько раз мы проезжали по этой дороге и петляли меж холмов, пытаясь добраться до проклятых и затерянных мест, заселенных газовщиками? Сколько лет сидели тут газовщики, словно полярники на льдине?