Ворошиловград

— Ага, — вернул меня к реальности Коча, — ты понимаешь, дружище, когда я ее встретил, ей было только семнадцать, но я тебе скажу — я такого даже в борделях не видел.

— Во многих борделях ты был? — недоверчиво переспросил я.

— Ну, Герыч, — обиженно сказал Коча, — я ж десантник. Все бабы наши были.

— Ясно.

— Я три года за нее дрался, — вел дальше Коча. — Ее нельзя было одну оставить, веришь?

— Верю.

— Потом она решила убежать. Всё равно родители не разрешали ей выйти за меня. Законы гор, дружище, законы гор.

— И что — убежала?

— Хуй там, — довольно ответил Коча. — Я узнал и сел в тот же поезд. И даже в тот же вагон. Мы с нею неделю таскались по вокзалам, отсюда и до Ростова. Она несколько раз пыталась соскочить. Но я останавливал. Спали на вокзалах, пили шампанское в вагонах-ресторанах, дрались до крови, веришь? — Коча вспомнил золотые деньки и лениво развалился на стуле, время от времени выглядывая в окно. — И она вернулась. Такие дела. И осталась со мной. Но проблема была в родителях. Они меня просто ненавидели. Тогда мы сказали, что она беременна, понимаешь? И они согласились.

— А она вправду была беременна?

— Нет, что ты, — ответил Коча. — Я не хотел, чтобы она забеременела.

— Чего так?

— Боялся, что ребенок будет не мой. Она такое вытворяла, дружище, о…

И Коча мечтательно замолк. А потом продолжил:

— Ну, всё равно у нас ничего не вышло. Приехали ее родители, ну, на свадьбу и остались жить с нами. Так что ничего у нас не вышло. Цыганва, одним словом.

— Цыганва? — не понял я.

— Ага, цыганва.

— При чем тут цыганва?

— При том, — не стал объяснять Коча. — Всё дело в них, я же вижу, дружище, что с тобой делается. Я понимаю, отчего ты дуреешь.

— Ну всё, всё, — вяло отбивался я.

— Я всё вижу, Герман, я всё вижу.

И, заметив что-то за окном, он вышел на улицу.

Что она такого могла вытворять, подумал я. Особенного. Солнце заливало комнату, одеяло было жестким и горячим, как уличный песок, который просыхает после дождя и затвердевает, отпуская влагу. Я лежал с закрытыми глазами в пустой комнате, ощущая размеренное покачивание деревьев в вечернем парке, и сиреневые потемки, налипавшие на мокрую листву, и золотые отблески в окнах пожарной башни, и рассыпанное острое серебро битого стекла в тарелках с овощами, но это было не всё, что-то было до этого, и чем-то всё это потом закончилось. Что? Что помнил такого Коча, о чем давно забыли все остальные? Там был еще один выход, в том ресторане, через боковые двери, можно пройти через кухню, и ты попадал сразу в парк, и деревья обступали тебя — мокро и тревожно, нужно было остерегаться, поскольку трава вокруг была усеяна битым стеклом и можно легко пораниться, хотя никто всё равно не остерегался, кровь била по невидимым каналам в свежем ночном воздухе. Вопрос в том, чья кровь прольется. Где-то в начале того застолья, не помню уже зачем, я вышел именно через эти боковые двери. Кого-то должен был встретить. Только кого? В темноте я и не запомнил, как оказался во дворе. И вот там, среди всех этих мокрых сумерек, во влажном воздухе светилась кожа Тамары, хотя она даже не сбросила платья. Их было двое. Тамара управлялась с обоими, повернувшись к одному лицом, а к другому спиной. Больше всего меня поразило то, что она была в платье, и ей, похоже это не мешало. И еще я не мог разобрать, кто же это с ней. Но Кочи там не было точно, да и невозможно было предположить, чтобы Коча занимался такими делами. Через какое-то время она подняла голову и попросила закурить. Огонь сверкнул слишком ярко, я незаметно открыл дверь и проскользнул внутрь. Возвращаясь в зал, натолкнулся на мрачного, злого Кочу. Тот посмотрел на меня, и я понял, что он обо всем знает. И когда вдруг тьма, подсвеченная электричеством, взорвалась сотнями серебряных осколков и воздух ворвался в помещение, смешиваясь с запахом алкоголя, я уже знал, что так просто это всё не закончится. Только не в этот раз.

— Что я тебе говорил, — сказал Коча, озабоченно забегая в вагончик. — Иди, она тебе уже звонит.

— Герман, — я стоял, прижимая к уху нагретую солнцем трубку, — как твои дела?

— Хорошо, — я добавил голосу твердости. Вышло неубедительно. — Встречался вчера с нашими конкурентами. Поговорили.

— Угу, — поддакнула Ольга. — Не знаю, о чем вы поговорили, но у тебя, Герман, забирают бизнес.

— Сейчас буду, — ответил я, нацепил на шею наушники и побежал на трассу.