Ворошильский Венгерский дневник

В обстоятельствах, слишком похожих на само­убийство, погибла вскоре и Лидка Видаевич — «дев­чоночка с шапкой волос и огромным автоматом», о которой я писал в заметке от 1 ноября, умышленно тогда не уточняя, что речь идет о польской студентке, участнице венгерского восстания. После нашего воз­вращения Лидка не раз ко мне забегала, мы разговари­вали, я разделял ее горечь, но сжигавшая этого полу­ребенка ненависть возбуждала сострадание и страх. Я пытался ее успокаивать, однако ожидавшей ее ги­бели не предчувствовал, хоть, может, и следовало бы.

Марьяна Белицкого тоже нет в живых. Он умер обыкновенно, в больничной постели, после месяцев страданий, после лет запутанной иногда, но яркой жизни. Он умел радоваться жизни, как мало кто из известных мне людей, и в то же время был способен на самоотречение и самоотверженность ради убежде­ний и друзей. Марьян расстался с партией задолго до меня, еще в 1957 году. Из-за этого ему пришлось поч­ти полностью отойти от журналистики; в поисках другого поля деятельности он занялся древней истори­ей и написал хорошую книгу о шумерах. Были у него и другие планы, а в больницу он попал внезапно: я был за границей, ничего не знал, а вернувшись, на следую­щий день узнал о его похоронах.

На этих похоронах я не встретил уже почти ни­кого из нашей будапештской «команды»: одного толь­ко — годами перед тем не видавши — Зыгмунта Же- жуховского, который давным-давно бросил перо и за­рабатывал на жизнь более достойным способом. Я об­радовался этой встрече, договорились созвониться — и с тех пор снова прошли годы...

Францишка Боровичова покинула Польшу с вол­ной эмигрантов 68-69-го года. Не знаю, где она сейчас и как ее дела, — где бы ни была, если когда-нибудь до нее дойдут эти слова, пусть знает, что я сердечно вспоминаю хорошего товарища и желаю ей счастья...

За границей — но в ином качестве: специальных корреспондентов в разных там Парижах и Вашингто­нах — наслаждаются жизнью некоторые другие жур­налисты, фамилии которых я позволю себе опустить. Признадось, что тогда в Будапеште я не подозревал в них той ловкости, которую они демонстрируют, годами снабжая свои редакции желательными информациями и комментариями; и всё еще, бывает, удивляюсь — это те самые? это они теперь разоблача­ют гнилой Запад, коррупцию парламентарных режи­мов, заговоры сионистов и маоистов?

Но и на этих — куда более далеких мне, чем умер­шие и изгнанные, — слава Богу, свет клином не со­шелся...

Пора прервать эту глоссу к дневнику двадцати­летней давности — а ниточка венгерская в моей жизни никогда уже, верно, не оборвется, хотя всего лишь неполных две недели продолжалось мое бессильное присутствие возле защищавших свою свободу и досто­инство братьев-мадьяров.

Май 1976