Ворота из слоновой кости

«Ну да, как же! – обреченно подумал Кононов. – Не рассказывай басни подопытному кролику, товарищ полковник… С добрыми, усталыми и очень честными глазами…»

А плакать действительно было бы некому. Если и зазвонит прощальный колокол, то уж точно, ни птица, ни ива слезы не прольет… Сначала отец, а потом и мать ушли в иные края, раздавленные бездушным катком одной и той же страшной болезни, а больше у него никого и не было – ни бабушек-дедушек, ни братьев, ни сестер. Правда, был когда-то шанс заполучить младшего брата, но новорожденный не прожил и часа. А потом, чуть ли не сразу после родов, маме сделали операцию – и она больше не могла иметь детей…

– У вас что, действительно есть машина времени, и на ней можно мотаться в прошлое и будущее? – спросил Кононов. – А как же все эти парадоксы с убийством самого себя или собственных родителей? И вообще, разве возможно такое в принципе? Прошлое-то уже прошло. А тут, выходит, являюсь я – в октябре семнадцатого, – перехватываю Ленина по дороге в Смольный…

– В принципе, возможно все, Андрей Николаевич, – не дал ему договорить Сулимов. – Во всяком случае, очень многое, если поменять существующую на данном этапе парадигму. Например, в Средние века атомная энергия была принципиально недостижима, и так далее. Вы же историк, не мне вам говорить…

– Бывший, – вставил Кононов.

– Но что-то же удержалось в голове, Андрей Николаевич! Представления меняются – и «невозможное стало возможным», как пелось в одной песне моей юности. «Нам доступны иные миры». Да, по времени можно передвигаться, – но только назад, в прошлое, и не ранее даты рождения самого путешественника. Так что к Ильичу посылать нужно не вас, Андрей Николаевич, а ровесника прошлого века, если, конечно, остались еще такие. Но, – Сулимов поднял палец, – это есть знания, которыми мы располагаем сегодня. А завтра они могут стать несколько иными. Или и вообще измениться самым коренным образом – вспомним революцию в физике. О времени мы знаем крайне мало, не в философском, а в прикладном смысле. Нет прописанной теории, я уже говорил.

– Но машину времени вам все-таки удалось создать, – заметил Кононов. Им постепенно овладевало ощущение нереальности, абсурдности этого разговора. – Невзирая на отсутствие теории.

– Это не нам удалось, Андрей Николаевич.

– А кому? Неужто инопланетяне подсобили?

– Хорошо держитесь, – одобрительно сказал Сулимов. – Считаете мои разглагольствования сказками Шарля Перро?

– Не знаю, – честно признался Кононов. – На первоапрельский розыгрыш, вроде бы, непохоже – зачем бы вам меня разыгрывать? Но и за правду все это вот так, сразу, с непривычки, трудно принять. Пока мне ясно одно: я вам зачем-то нужен.

– Нужны, очень нужны, Андрей Николаевич, – подтвердил Сулимов, вновь обменявшись взглядом с Ивановым. – И именно в качестве ППВ.

– А что это такое?

– Путешественник по времени, – пояснил Сулимов. – Герберт Уэллс, «Машина времени», только так короче. У нас же в крови заменять слова аббревиатурами. Это не сказка и не розыгрыш, Андрей Николаевич, заверяю вас. Я говорю о вполне реальных вещах. Нам с Алексеем Дмитриевичем, – Сулимов повел головой в сторону по-прежнему безмолвствовавшего Иванова, – совершенно не до шуток. И не только нам.

– Значит, я у вас буду вместо Белки и Стрелки, – задумчиво сказал Кононов и в три глотка осушил свой бокал. Бокал представился ему чашей с цикутой, некогда поднесенной палачами бедняге Сократу.

Он знал, что возражать бесполезно. Если эти люди выбрали его для такой миссии, то не отступятся, не отпустят из своего засекреченного подземелья. И не помогут ему ни увещевания, ни мольбы, ни слезы, ни симуляция внезапного сумасшествия. Он знал все это, но, тем не менее, не удержался от вопроса:

– А если я не соглашусь? Если при старте специально раскурочу что-нибудь в вашей машине?

Дон Корлеоне сдвинул мохнатые брови, потеребил лацкан пиджака:

– Давайте, я изложу вам суть дела, Андрей Николаевич, а вы послушаете. А потом зададите вопросы. Договорились? И сразу скажу одно: назад вы не вернетесь.

3

Кононов, сгорбившись на заднем сиденье автомобиля, смотрел в окно, и ему казалось, что вокруг простирается какой-то иной мир. Была пересечена некая невидимая черта – и все волшебным образом изменилось. Там, позади, остался солнечный июньский день, а здесь с мрачного неба хлестал распоясавшийся дождь, неистово, как пьяный хулиган, колотя по листве, подоконникам и асфальту. Там, позади, осталась привычная, пусть и не всегда веселая, – а вернее, только изредка веселая жизнь, а здесь открывались невиданные ранее и потому пугающие горизонты.

Автомобиль разбрызгивал колесами воду вмиг растерявших свой макияж улиц, совершая обратный путь от центра к окраине. Вдоль тротуаров неслись мутные потоки, сплавляя к сточным решеткам окурки и обертки от жвачек и конфет. Народ толпился на троллейбусных остановках, под тентами кафе и козырьками магазинов. То и дело сверкали молнии, и катился над крышами торжествующий рокот грома.