Ворота Расёмон

А это был первый мальчик, которого родила его жена.

Стриндберг

Стоя в дверях, он смотрел, как в лунном свете среди цветущих гранатов какие-то неопрятного вида китайцы играют в «мацзян». Потом он вернулся в комнату и у низкой лампы стал читать «Исповедь глупца». Но не прочёл и двух страниц, как на губах его появилась горькая улыбка. И Стриндберг в письме к графине — своей любовнице — писал ложь, мало чем отличающуюся от его собственной лжи.

Древность

Облупленные будды, небожители, кони и лотосы почти совсем подавили его. Глядя на них, он забыл всё. Даже свою собственную счастливую судьбу, которая вырвала его из рук дочери сумасшедшего…

Спартанская выучка

Он шёл с товарищем по переулку. Навстречу им приближался рикша. А в коляске с поднятым верхом неожиданно оказалась она, вчерашняя. Её лицо даже сейчас, днём, казалось озарённым луной. В присутствии товарища они, разумеется, даже не поздоровались.

— Хороша, а? — сказал товарищ.

Глядя на весенние горы, в которые упиралась улица, он без запинки ответил:

— Да, очень хороша.

Убийца

Просёлочная дорога, полого подымавшаяся в гору, нагретая солнцем, воняла коровьим навозом. Он шёл по ней, утирая пот. По сторонам подымался душистый запах зрелого ячменя.

— Убей, убей…

Как-то незаметно он стал повторять про себя это слово. Кого? Это было ему ясно. Он вспомнил этого гнусного, коротко стриженного человека.

За пожелтевшим ячменём показался купол католического храма…

Форма

Это был железный кувшинчик. Этот кувшинчик с мелкой насечкой открыл ему красоту «формы».

Дождь

Лёжа в постели, он болтал с ней о том о сём. За окном спальни шёл дождь. Цветы от этого дождя, видимо, стали гнить. Её лицо по-прежнему казалось озарённым луной. Но разговаривать с ней ему было скучновато. Лёжа ничком, он не спеша закурил и подумал, что встречается с ней уже целых семь лет.

«Люблю ли я её?» — спросил он себя. И его ответ даже для него, внимательно наблюдавшего за самим собой, оказался неожиданным:

«Всё ещё люблю».

Великое землетрясение

Чем-то это напоминало запах перезрелого абрикоса. Проходя по пожарищу, он ощущал этот слабый запах и думал, что запах трупов, разложившихся на жаре, не так уж плох. Но когда он остановился перед прудом, заваленным грудой тел, то понял, что слово «ужас» в эмоциональном смысле отнюдь не преувеличение. Что особенно потрясло его — это трупы двенадцати-тринадцатилетних детей. Он смотрел на эти трупы и чувствовал нечто похожее на зависть. Он вспомнил слова: «Те, кого любят боги, рано умирают». У его старшей сестры и у сводного брата — у обоих сгорели дома. Но мужу его старшей сестры отсрочили исполнение приговора по обвинению в лжесвидетельстве.

— Хоть бы все умерли!

Стоя на пожарище, он не мог удержаться от этой горькой мысли.

Ссора

Он подрался со своим сводным братом. Несомненно, что его брат из-за него то и дело подвергался притеснениям. Зато он сам, несомненно, терял свободу из-за брата. Родственники постоянно твердили брату: «Бери пример с него». Но для него самого это было всё равно, как если бы его связали по рукам и ногам. В драке они покатились на самый край галереи. В саду за галереей — он помнил до сих пор — под дождливым небом пышно цвёл красными пылающими цветами куст индийской сирени.

Колорит

В тридцать лет он обнаружил, что как-то незаметно для себя полюбил один пустырь. Там только и было, что множество кирпичных и черепичных обломков, валявшихся во мху. Но в его глазах этот пустырь ничем не отличался от пейзажа Сезанна.

Он вдруг вспомнил своё прежнее увлечение — семь-восемь лет назад. И в то же время понял, что семь-восемь лет назад он не знал, что такое колорит.

Рекламный манекен

Он хотел жить так неистово, чтоб можно было в любую минуту умереть без сожаления. И всё же продолжал вести скромную жизнь со своими приёмными родителями и тёткой. Поэтому в его жизни были две стороны, светлая и тёмная. Как-то раз в магазине европейского платья он увидел манекен и задумался о том, насколько он сам похож на такой манекен. Но его подсознательное «я» — его второе «я» — давно уже воплотило это настроение в одном из его рассказов.

Усталость

Он шёл с одним студентом по полю, поросшему мискантом.

— У вас у всех, вероятно, ещё сильна жажда жизни, а?

— Да… Но ведь и у вас…

— У меня её нет! У меня есть только жажда творчества, но…

Он искренне чувствовал так. Он действительно как-то незаметно потерял интерес к жизни.

— Жажда творчества — это тоже жажда жизни.

Он ничего не ответил. За полем над красноватыми колосьями отчётливо вырисовывался вулкан. Он почувствовал к этому вулкану что-то похожее на зависть. Но отчего, он и сам не знал.

«Человек из Хокурику»

Однажды он встретился с женщиной, которая не уступала ему и в таланте. Но он написал «Человек из Хокурику» и другие лирические стихотворения и сумел избежать грозящей ему опасности. Однако это вызвало горечь, будто он стряхнул примёрзший к стволу дерева сверкающий снег.