Воротиться нельзя влюбиться! (СИ)

Ох, знала бы я, чем дело обернётся!

Сказ первый, о злодействе некоторых злодеек

Я — фольклорный элемент,

У меня есть документ.

Я вообще могу отседа

Улететь в любой момент! [*]

— Девка! А, девка! Просыпайся! — настаивал звонкий девичий голос.

Голова напоминала чугунок, по которому кто-то треснул лопатой. Внутри противно гудело. Во рту пересохло, а ещё ныло плечо — кажется, я его отлежала.

С трудом разлепив веки, я поняла, что проснулась то ли в просторном гробу, то ли в деревянной нише, одну сторону которой закрывали вышитые крестиком занавески. Шокированно огляделась, но зрение пока оставалось мутным, да и света не хватало. За занавеской раздался скрип. Неловким движением я коснулась вышитой ткани и потянула в сторону.

За занавеской оказалось зеркало, отражение смотрело на меня внимательно и улыбалось. Я аж икнула от неожиданности, потому что сама-то точно не улыбалась. Нет, это не зеркало. Просто в проёме хихикает… моя точная копия? Сестра-близняшка?

— Вы кто? — выдохнула я.

— Кощей в пальто! — ответила она и заливисто засмеялась задорным, живым смехом.

Ну хоть голоса у нас отличаются!

Я поняла, что веселящаяся копия стоит на лестнице, за её спиной — типичная русская изба, а я лежу на печи, укрытая лоскутным одеялом.

Вдруг лицо незнакомки стало меняться, будто с него начала сползать личина. Кожа покрылась морщинами и пигментными пятнами, брови срослись на переносице, а губы ссохлись, обрамляя рытвину рта. Ровные белые зубы сначала немного потемнели, а потом некоторые и вовсе исчезли, оставив торчать из дёсен десяток стёсанных пеньков. Густые русые волосы поредели, клоками поседели, а клоками — потемнели, выдавая в хозяйке некогда жгучую брюнетку. Чуть курносый нос с россыпью конопушек увеличился, опух, обзавёлся тремя волосатыми бородавками и кустами в ноздрях. Ярко-зелёные глаза поблекли, выцвели и стали неопределённо-серыми, скорее мутными, чем имеющими хоть какой-то цвет.

Передо мной стояла гнусно улыбающаяся старуха, довольная донельзя.

Вот это сон! Всё так реалистично! Особенно — ощущения.

— Вылазь давай, коли хочешь уразуметь, где тут яды, а где ягоды, — голос незнакомки тоже изменился, стал противным и скрипучим.

Она спустилась с лестницы, приставленной к печи, и поманила жестом. Я слезла с полатей и огляделась.

Обстановка вокруг — совершенно незнакомая. Небольшая комната, вся уставленная стеллажами, шкафами и завешенная полками. Помимо них — только стол, колченогий табурет и видавший всякое половик. Причём всякое исключительно грязное и дурно пахнущее.

И вот что интересно, сон и не думал становиться эфемерным или заканчиваться. Напротив, с каждой секундой он словно набирал силу, наливался реалистичностью и подробностями.

Например, пахло в комнатушке травами и какой-то тухлятиной. Босые стопы неприятно колол жёсткий соломенный половик, а по ногам тянуло холодом из-под перекособоченной двери. Я удивлённо осмотрела себя — на мне красовался традиционный русский народный сарафан, надетый поверх рубахи с широкими рукавами.

— Здравствуйте! А вы кто? И где я?

— Ты в Явомирье. Добро, как говорится, пожаловать! — весело оскалилась старуха.

— Это где? — я лихорадочно попыталась припомнить, слышала ли такое название раньше, и не смогла.

— У Кощея в бороде!

Что за ерунда? И ведь всё вокруг такое реальное — я даже ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю. Ойкнув, потёрла отдающее болью место. По всему выходило, что это не сон. А что тогда? И чем объяснить сползающую с бабки личину, если не сном?

Или всё, приехали, Марина? В Новый год — с новыми психическими расстройствами и галлюцинациями?

— Уважаемая… — я сделала паузу, ожидая, что старуха подскажет, как к ней обращаться, но напрасно время потратила, пришлось продолжать: — Вы могли бы объяснить, где я и что происходит?

Но старуха ничего объяснять не собиралась, только радостно улыбалась в ответ. Я бы даже сказала, лыбилась.

— С голосом чутка не угадала, а так — ну чисто в десяточку, — умилилась собеседница. — Ты энто, не серчай больно-то на меня. Я месяца через три вернусь. Али через четыре. Шама понимаешь, такие краесроки — кикиморам на смех.

— Что? Какие краесроки? О чём вообще речь?

— Ай, да разберёсси. Али не разберёсси. Твоя беда. Жрать захочешь — вон в том шкафу бери. В энтом — яды всякие, отравы да зелья вредоносные. Шама не пей, другим давай. Одёжки в шкафе. Место отхожее за домом, по тропинке найдёшь. В деревню лучше пока не ходи, — прошамкала она, — да и вообще не ходи, спросють с тебя.

— Что спросят? — нахмурилась я, чуя, что весь этот ликбез ничем хорошим для меня не кончится.

— А я чё? — невинно захлопала глазами старуха. — Я ничё! Сидела б ты в своём Навомирье, кто ж тебе виноват-то? А я, коли хочешь знать, тебя не звала. Двойника себе сотворить пыталася. А уж коли счастье-то шамо в руки плывёт, то кто ж откажется-то от него, а? А? Вот и я об том толкую, что никто. А у меня краесроки горят! Ну всё, бывай, девка, как там тебя…